Сквозь седые хребты

– Родителей понять можно. Что мы сами-то знали об этом Забайкалье? Ровным счетом, ничего. Забайкалье для того же петербуржца иной раз во много туманней, непонятней и неведомей, чем, скажем, Баден-Баден… О Париже все мы были наслышаны больше, чем о Чите, – Магеллан помолчал несколько секунд и продолжил: – Единственно, чего не хотелось бы, так это повторения известных событий девятьсот пятого года. Я в ту пору как раз оказался в Чите. Протестом расстрелу на Дворцовой площади Петербурга здесь стала стачка главных железнодорожных мастерских. На читинских улицах появилось множество вооруженных людей. В итоге два месяца город находился в руках повстанцев. Знаете, Алексей, даже вспоминать не хочется… Честно говоря, толком-то никто из обывателей ничего и не понял. Разумеется, я, как очевидец тех событий, не могу поддержать суровые меры, направленные против зачинщиков переворота в Чите. Тем не менее, страшно представить, какими жертвами для безобидного населения города могло обойтись тогдашнее противостояние властей и социал-демократов? Хорошо, что хоть обошлось без уличных баррикадных боев…

– Неспокойно и тревожно переживал ту пору и Петербург, – Алексей присел рядышком на табурет. На печке закипала картошка. – Особое напряжение мы, студенты, ощутили восьмого января, когда по Институту пронеслась весть о начале всеобщей забастовки всех фабрик и типографий в городе.

– Кстати, почему именно еще и типографий? – удивился Магеллан.

Покровский пожал плечами.

– Девятого утром, как после нам рассказывали, большая толпа рабочих во главе со священником пошли к Зимнему дворцу. С Евангелием, крестом и хоругвями. Все начиналось как бы чинно, торжественно и религиозно. Никто, видимо, и не предполагал, что солдаты начнут стрелять, но это случилось. Говорили, что пули попали в евангелие и крест. Рабочие стремились именно к дворцу, но их не попустили поднятые воинские части, окружившие Зимний плотным кольцом. Вообще, Иосиф, позже у нас в Институте стало много кривотолков и вранья, порожденных самыми разноречивыми слухами. Откровенно говоря, те январские события надолго выбили из колеи всю студенческую братию. Преподаватели ругались. Среди ребят пошли разговоры о пагубности денег… Знаю однокурсников, нормальных и неглупых, которые откровенно стали демонстрировать свое презрение к наукам. В частности, законам истории и политической экономии. Да, кстати, недавно довелось увидеться в Нерчинске с сокурсником Ферапонтом Стрелецким. Сколько уж времени прошло, как покинули Петербург, но не остудил забайкальский мороз пыл друга моего Фени. В его речах и воззрениях…

– Постой, я, кажется, что-то слышал о нем? – стал припоминать, напрягая память, Магеллан. – Наверное, даже и встречались?

– Там же, в Управлении по строительству. Феня – человек чрезвычайно эмоциональный, горячий. Мне кажется, его больше заботит проблема социального переустройства общества и вопросы мировых цивилизаций, нежели наше с вами путейское дело.

– Сколько людей, столько и характеров.

– А вот и картошка поспела, – радостно воскликнул Алексей. – Славненько поужинаем.

– Я как знал, что аккурат угожу на твою картошку, – с некоторой торжественностью произнес Магеллан, вынимая из своей полевой сумки, которая выдается инженерам-железнодорожникам вместе с форменной одеждой, завернутую в обрывок старой газеты селедину. Потянуло пряным ароматом лаврового листа и перца-горошика.

– Ну, раз так, то и «огненная вода», как говорят мои знакомые таптагирыканы, найдется, – Алексей открыл тумбочку. – Этого вы здесь еще не пробовали, – интригующе сказал гостю.

– Ну-ка, ну-ка, – Магеллан с интересом потянул руку. Взяв бутылку, стал рассматривать ее содержимое на свет.

– Самогон?

– Ты посмотри-ка, угадал! Молодец! – не удержался от похвалы Алесей.

– Что я, первый день в Забайкалье? Приходилось видывать местные напитки.

Покровский вывалил горячую картошку в миску. От нее шел пар. Нарезал крупными ломтями ржаного хлеба. Раскроил кольцами луковицу. Аккуратно порезал на дольки острым перочинным ножиком селедку, положив ее на кусок измятой газеты, в которую рыба была завернута.

– Что за издание?

– Старый экземпляр «Обзора Забайкальской области», – ответил Магеллан.

Пока готовили ужин, на приступке за дверью зимовья зашаркали. Кто-то вытирал подошвы от налипшего снега с грязью.

– Куприян Федотыч идет, – определил по звукам Алексей. – Как раз подоспел к горячей трапезе.

– Ну, тогда ставьте третью кружку, – сказал Магеллан.

2