Слезы черной вдовы

- К чему? - удивленная таким словами, Светлана нервно улыбнулась. - Меня все равно отправят на каторгу…

- Никогда! - резко перебил он - да так, что Светлана невольно вздрогнула. А Кошкин и сам смутился и попытался объяснить: - Даже если и впрямь вы совершили эти убийства, то определенно не в твердом разуме. Вы не заслуживаете того наказания, которое сами выдумали для себя.

До чего же много для Светланы значили эти слова. Но они будто о другом человеке - что он о ней, о Светлане, знает?…

- «Если»? - переспросила она. - Вы допускаете, что это сделала не я?

- Допускаю. Ведь вы не помните самого момента выстрела?

- Нет. Я уже говорила вам.

И Светлана увидела его победный взгляд. Ей даже показалось в тот момент, что он совершенно твердо уверен в ее невиновности. Как же ей захотелось ему поверить… счесть себя жертвой и начать размышлять, кто же мог так жестоко с ней обойтись.

Но Светлана вспомнила сегодняшний свой полусон - такой живой и осязаемый. И то, насколько сильно расходился он с реальностью, в которой она сама влезла на подоконник с очевидной целью убить себя. И еще яснее усвоила: именно в подобную минуту помутнения рассудка она и застрелила Павла с Леоном.

Она глядела на такого пылкого сейчас Кошкина и вдруг невольно улыбнулась. Как улыбаются святой вере детей в добрые сказки.

Впрочем, улыбка померкла, когда ее вдруг кольнула догадка.

- Вы допускаете, что это не я их убила, поэтому и арестовали Гриневского? - спросила она, холодея от нового приступа чувства вины.

Кошкин нехотя ей ответил:

- Согласитесь, у него была причина ненавидеть вашего мужа и Леонида Боровского. Более того, если в убийстве обвинят вас, то у него и его жены есть все шансы получить опекунство над Надеждой Дмитриевной. А значит, получить ваше наследство, - он небрежно кивнул на завещание.

И, внимательно глядя на нее, принялся ждать, что она ответит.

- Нужно признать, рассуждаете вы весьма складно, - отозвалась Светлана, выдерживая его взгляд. - Но, ежели все так, как выговорите, Гриневский должен был при первом удобном случае обвинить во всех грехах меня. А он этого до сих пор не сделал.

- Кто вам сказал, что не сделал? - Кошкин приподнял брови.

Сердце Светланы пропустило удар.

Серж выдал ее полиции?… Она не могла в это поверить. Впрочем, у него ведь дети, у него Алина. А она стреляла в него. После того, как сказала, что не любит более. И все же…

Светланиного молящего взгляда Кошкин выдержать не смог:

- Успокойтесь, - сухо бросил он, - ваш любовник верен вам как пес. Он даже все еще отрицает, что вы стреляли в него.

- Он не мой любовник. Более.

Кошкин снова поморщился и спросил резко:

- Вы полагаете, мне есть до этого дело?

- Полагаю, что есть.

Светлана сказала это, глядя на него во все глаза, и сердце ее отказывалось биться, пока она не дождется ответа - хоть какого-нибудь. Лишь когда Кошкин бросил на нее короткий быстрый взгляд и, кажется, смутился, сердце отмерло и застучало горячо и часто. Счастливо. Для нее очевидным стало, что женское чутье не подвело и на этот раз - она права в его отношении.

Осознание это взбодрило Светлану, как глоток холодной воды, но - вместе с тем, испугало. Испугало повисшим в воздухе вопросом: «И что дальше?».

Насчет «дальше» у Светланы было лишь четкое осознание, что, если она позволит себе увлечься, то отвыкать от Степана Егоровича ей будет очень и очень тяжело. А отвыкать придется.

- Впрочем, простите меня, я, наверное, все еще не в себе… - торопливо закончила она. - Вам лучше уйти сейчас.

- Думаете, я оставлю вас наедине с этим окном?

- Позовите Василису, если боитесь. Только прошу вас, уходите.

Светлана в порыве отвернулась от него и крепко зажмурилась. Она и сама не знала, чего хочет сейчас. Было лишь стойкое убеждение, что она мчится в пропасть со скоростью поезда, но она понятия не имела: знакомство ее с Кошкиным ускорит ли падение в эту пропасть или, напротив, отсрочит - хоть ненадолго?

- У меня к вам одна просьба, Светлана Дмитриевна…

Она встрепенулась, вновь услышав его голос:

- Какая же?

- Я не смогу вас завтра сопровождать в дороге: мое руководство желает непременно видеть меня, потому я еду в Петербург.

Светлана повернулась в безотчетном страхе, что больше не увидит его никогда. Она даже некстати взяла его за руку, боясь, что он исчезнет тотчас.

Но Кошкин торопливо продолжил:

- Ненадолго. В шесть пополудни я буду в Ермолино, в поместье графа Раскатова. Надеюсь, что быстро отыщу дом. А вы же мне пообещайте… - неожиданно он накрыл ее руку своей, большой и теплой, - поклянитесь, что в шесть пополудни я увижу вас там - живой и невредимой.

- Обещаю, - кивнула Светлана.

У нее дух захватило это этого немудреного прикосновения, и она все не могла оторвать взгляда от их переплетенных пальцев.

- Нет! - он сжал ее ладонь, и голос стал навязчиво-требовательным. - Поклянитесь! Здоровьем вашей сестры поклянитесь.

- Я не могу клясться такими вещами!…

- Можете! Тем больше у вас будет причин сдержать клятву, потому как обещаниям вашим я уже не верю.