Слезы черной вдовы

Он не шантажировал ее и не ставил ультиматумов, однако ж под прямым его взглядом Светлана как завороженная повторила:

- Клянусь здоровьем Нади, что завтра в шесть вы увидите меня живой и невредимой.

- Вот и славно, - сказал он без намека на улыбку. Потом отпустил ее руки и попятился к двери. - Доброй ночи, Светлана Дмитриевна, я позову к вам горничную.

***

И минуты не прошло, как явилась Василиса - будто под дверью стояла все это время. Причитая, суетясь вокруг, пытаясь выспросить, что да как, она стянула со Светланы пеньюар, взбила подушку и едва не силой уложила в постель. Не то Светлана так и стояла бы, наверное, посреди комнаты до самого рассвета с робкой улыбкой на губах.

Один лишь раз Светлана напряглась - когда оказалось, что Василиса принесла ей новую порцию своего отвара и настойчиво велела выпить. Ей вспомнилось отчего-то, как Кошкин сказал, что у нее что-то не то с глазами и спросил о лекарствах. А ведь она пила порошок от головной боли лишь утром, еще до полудня… а к вечеру из лекарств принимала только Василисин отвар. Если его можно назвать лекарством.

И перед тем, как стреляла в Сержа, она пила этот отвар, и в ночь убийства Павла тоже… Впрочем, Василиса часто заваривала его и прежде, но до приезда Павла никаких приступов она за собой припомнить не могла. Тогда был первый раз.

«Должно быть, это совпадение - отвар здесь не при чем», - подумала Светлана, глядя в мутную, остро пахнущую мятой, жидкость.

Но пригубить все же не решилась. Поставила стакан на прикроватный столик и легла на подушку. И не прогадала: уснуть удалось сразу, и никакие сны ее в ту ночь больше не мучили.

Глава XXIII

Приемная графа Платона Алексеевича Шувалова располагалась в паре кварталов от знаменитого учреждения на Фонтанке, 16 [23] и являла собою затерянный меж жилых домов особнячок - тихий, неприметный, с наглухо зашторенными окнами. Снаружи он и вовсе казался нежилым: едва ли снующие мимо горожане догадывались, что скрывается за этими стенами. Да и вывески здесь отродясь не бывало.

Догадаться можно разве что благодаря пышным экипажам, которые иногда - но ненадолго - возле него останавливались.

Издали завидев тот особняк, Кошкин всякий раз невольно вспоминал, как явился сюда впервые двадцатилетним мальчишкой в перешитом из отцовского сюртуке. Как подгибались его колени от волнения, и как сдуру он усиленно тряс эти двери, недоумевая, где швейцар… Нет, он тогда даже в самых смелых мечтах не предполагал, что станет приходить сюда вот так запросто. Ему до сих пор верилось в это с трудом.

И все же Кошкин не мог отказать себе в удовольствии прибывать сюда каждый раз при полном параде: на ходу небрежно сойти из коляски, будто у него не терпящее отлагательств дело государственной важности, размашисто, пружинящей походкой подлететь к дверям, вдавить неприметную кнопку - электрический чудо-звонок - и терпеливо, ничему не удивляясь, ждать, пока откроют. Ни одного лишнего движения, никакой суеты. Впрочем, ждать нужно не более минуты.

Потом так же легко, перепрыгивая ступени, взлететь на второй этаж, кивнуть караульному. Перед большим зеркалом на лестнице одернуть мундир, пятерней откинуть назад чуб и - шаг в приемную Шувалова.

- Степан Егорович, вас ждут! - услужливый кивок адъютанта.

В приемной Кошкин сроду не задерживался дольше, чем на десть секунд - очередей здесь не бывает. Все четко, строго и расписано по минутам. Не от того, разумеется, что Шувалов так чуток и не хочет заставлять людей ждать: просто он крайне ревностно относится к тому, чтобы его визитеры о существовании друг друга не подозревали.

Еще пара шагов. Замереть на мгновение перед черными с резьбою дверьми, постучать и, обязательно дождавшись ответа, - войти.

Обычно Кошкин заставал графа склонившимся над шахматной доской в переднем углу просторного кабинета - ежели тот был в хорошем настроении, то обычно предлагал сделать Кошкину ход. Но явно не сегодня: Шувалов еще ничего не сказал и даже взгляда не бросил в его сторону, а Кошкин уже шкурой почувствовал его недовольство и вытянулся по струнке, ожидая справедливого разноса.

- Я ждал вас вчера, Кошкин, - так и не подняв взгляда, сказал граф.

Это «ждал», слегка выделенное голосом, эхом отозвалось в голове сыщика. Он отлично понимал, что значит заставлять Шувалова ждать. Его, который имел привилегию откладывать визит к Императору, если разрешал важные государственные дела.

Набрав в грудь воздуха и вытягиваясь еще больше, Кошкин как мог бодро отрапортовал, выкрикивая слова в потолок:

- Виноват, Ваше превосходительство! - и, чуть понизив голос, попытался объяснить: - Я отправил к вам человека с рапортом, но неотложные дела в Горках никак не позволили мне явиться лично.

Кошкин, не получив команду «Вольно», все еще стоял навытяжку, и взгляд его был устремлен в одну точку на потолке, но никак не на Шувалова. Он лишь услышал мягкие шаги графа по ворсистому ковру и понял, что тот подошел к нему почти вплотную.