Слезы черной вдовы

- Вот что, голубчик… На случай, если Павел Владимирович не успел сделать распоряжение - я хочу, чтобы вы позаботились о их содержании. Я не знаю, сколько нужно, поэтому займитесь этим сами. Главное, чтобы они ни в чем не нуждались. И, разумеется, они могут жить в помещичьем доме сколь угодно - я здесь появляться впредь не буду. А мальчик…

Она запнулась, не зная, как сказать, что хочет отдать его учиться - даже расходы взять на себя согласна. Нет, «хозяйственная и обученная грамоте» мать это, конечно, прекрасно - без шуток - но Светлана была уверена, что Павел хотел бы для сына другой судьбы.

Однако она так и не договорила, потому что Викторов, смотревший все это время с возрастающим интересом, вдруг прервал ее и снисходительно улыбнулся:

- Это лишнее, голубушка… - взгляд его снова стал покровительственным, и он позволил себе подойти к Светлане, - тут такое дело… даже не знаю, как вам и сказать. Словом, Павел Владимирович отписал пятнадцать десятин земли и сей дом, включая конюшню, женщине, которую вы собираетесь столь щедро облагодетельствовать… Уж года полтора как составленные по всем правилам бумаги у меня лежат.

И продолжил с интересом за нею наблюдать.

Светлана же с полминуты глядела на него расширенными глазами, да и потом смогла лишь пораженно выдохнуть:

- Вот как… Она знает?

- Нет покамест. Не то, боюсь, и за ворота бы вас не пустила. И никто бы ей перечить не стал - уж поверьте.

Светлана кивнула. На этот раз она и впрямь была благодарна Викторову, что уберег ее от позора.

- Благородная у вас душа, Светлана Дмитриевна, - опять заговорил он. - Представить себе не можете, как мне жаль вас, голубушка моя, ведь вам нынче о себе надобно думать, а не о чужих детях.

Светлана, все еще находясь под впечатлением, даже внимания не обратила, как Викторов фамильярно поправил ее выбившийся из прически локон, а голос его становился все тише и проникновеннее. В глазах же так и читалось желание немедленно сообщить ей о чем-то еще более значимом. И Викторов не утерпел:

- С месяц всего до отъезда к вам, в Горки, Павел Владимирович завещание-то составил. Братец его любимый, Володя, из Европы вернуться изволили - вот он на него все ценные бумаги да основную часть земли и переписал. Приговаривал, что Володя - парень толковый, хозяйственный. Да и за делами ведь мужской присмотр нужен, сами понимаете.

- А… как же я?… - глупо, почти жалобно спросила Светлана.

- А вам Павел Владимирович содержание хотели выписать! - поспешил успокоить Викторов. - Приличное содержание до конца жизни… думали, как от вас, из Горок, вернутся, так и сядем мы с ними за ваше содержание. Да вот беда приключилась.

- Так что же с содержанием?

- Ничего. У старых-то документов срок уж три месяца как истек. Нет никакого содержания, Светлана Дмитриевна. И у вас, голубушка моя, тоже ничего более нет.

Светлану словно обухом по голове ударило этими словами. У нее ничего нет уже три месяца как. Она нищая… Опомнившись, она оттолкнула вконец распоясавшегося Викторова и опрометью бросилась за дверь.

***

Качество, которое Викторов называл «хозяйственностью», у Светланы отсутствовало напрочь: денег она не считала, бухгалтерских книг не вела, счета оплачивала не глядя и во всем полагаясь на Павла да на счастливый случай.

«Попрыгунья стрекоза лето красное пропела…», - так отзывала иногда Алина о ее легкомысленности и досадливо качала головой.

В последний раз денежный вопрос вставал перед нею лет десять назад, когда отец умер, - да и тогда, это была матушкина забота, а не ее. Но то чувство, тот страх перед неизбежностью нищенского существования, перед вечной нуждой - Светлана его очень хорошо помнила. Десять лет этот страх жил где-то в глубине нее, и она уж начала думать, что он вовсе затух. Ан нет!

Не разбирая лиц, Светлана стремительно пробиралась к парадным дверям - на воздух. Ей казалось, что у нее не только денег теперь нет, но и воздуха в легких тоже как будто нет.

Выбравшись на крыльцо, она всей грудью глубоко вздохнула и - кажется, ей стало чуточку легче.

Что уж… в ее положении деньги это меньшее, что ее должно волновать. Но как же Надюша? Получается, она получит только наследство отца - жалкие крохи, отданные когда-то в банк под проценты. Сколько там теперь, интересно? Приличную квартиру хоть будет на что снять? Да и те крохи она ведь сама, своею рукою поделила меж Надей и монастырским приютом…

А хуже всего было, что приданое Нади - то приданое, которое она пообещала уже Грегору - резко сокращалась до суммы, что назначил ей отец. И ни копейкой больше. Нет, в Грегоре Светлана не сомневалась: она достаточно его знала, чтобы быть уверенной - теперь-то он женится наверняка. Из чувства долга.

Но вот Надюша не смеет более рассчитывать ни на кого, кроме Грегора… Как сказать об этом сестре?

- Что же мне теперь делать? - вслух спросила Светлана, в полной растерянности остановившись посредине дорожки, ведущей к воротам.

«И где же Степан Егорович? - спросила она уже про себя. - Ведь восьмой час времени… он обещал…»

И тут она услышала, что ее окликнули.