Смерть в прямом эфире

Она смущенно пожимает плечами и улыбается, пытаясь сделать вид, что пошутила, хотя говорила совершенно серьезно. Есть срок давности для дел о поджоге? А об убийстве? О случившемся в прошлом – настолько ужасном событии, что Вэл решила спрятать его за закрытой дверью, прочно забаррикадировав свое детство?

Айзек улыбается в ответ, подыгрывая.

– Если объявятся копы, мы сбежим отсюда, как Тельма и Луиза.

– Разве они не сорвались в пропасть? – Вэл почти не смотрела фильмы, но читала описания многих из них онлайн с компьютера Глории, чтобы понимать культурные отсылки в речи воспитанниц.

– Точно, – морщится Айзек. – Так, Бонни и Клайд тоже погибли. Как и Бутч Кэссиди с Санденсом. Кажется, побег от полиции в отдаленные места обычно заканчивается не слишком хорошо. Тогда давай надеяться, что до этого не дойдет, – он становится серьезным, а увеличенные линзами очков глаза так цепко удерживают взгляд Вэл, что создается ощущение, словно ее обнимают. – Ты не сделала абсолютно ничего плохого. Мы были еще совсем детьми.

Откуда ему всегда известно, что именно она чувствует? Ей хочется поверить в утешения, но нет, она сотворила нечто по-настоящему ужасное и потому никогда раньше не пыталась изменить свою жизнь. Потому что не заслуживала иного.

Вэл вылезает наружу. Гудение насекомых снова слышно, но не так громко. Возможно, их отпугивает нашествие фальшивых лягушек. Она осторожно прокладывает путь к двери. Крыльцо отсутствует, вместо него ступенькой служат два сложенных бетонных блока. Защитный экран приоткрыт и висит в нескольких дюймах над грязью под ногами. Вэл отодвигает его, поднимает кулак, чтобы постучать, и замирает.

Эту дверь будет уже невозможно запереть. Только распахнуть настежь. Если сейчас протянуть руку, неизвестно, что окажется на той стороне. Придется принять всё – таков уговор: если спрашиваешь о чем-то, то не жалуйся, получив ответ. Сейчас Вэл узнает, что сделала в прошлом, и, вероятно, поплатится за это.

Она стучит в дверь.

Спустя несколько мучительно долгих минут ожидания створка со скрипом приоткрывается. Взгляду предстает тусклый и пыльный интерьер, а также еще более тусклая и пыльная женщина. Она ниже Вэл, жесткие седые волосы коротко острижены, однако брови по-прежнему яркие и темные, в точности как у дочери. Глаза с тем же разрезом обрамляют такие же густые черные ресницы.

Эта картина порождает целую лавину воспоминаний, сквозь которые особенно отчетливо прорезается запах: цветочный, резкий, мускусный. Духи матери.

Вэл стоит за дверью, тяжело дыша, стискивая зубы и сжимая кулаки так сильно, что маленькие пальчики болят. Из-за створки доносится разговор обсуждающих поведение дочери родителей, а также резкий аромат парфюма матери, пропитавший всю одежду в шкафу, где прячется девочка.

«Что будем делать с этой ослицей? – слышится женский голос. – С меня хватит, Стив! Довольно. Я не могу больше ходить в школу, пытаясь уладить то, что в очередной раз натворила Валентина. Ты виноват, что она выросла такой упрямой и дерзкой. Нам повезло, что ее согласились взять в программу. Если ты откажешься, тогда…»

«Ладно, – голос отца звучит устало и так натянуто, будто готов лопнуть подобно струне. – Хорошо, давай попробуем».

«Я не поеду!» – вопит Валентина, вываливаясь из шкафа.

«Проклятье! – восклицает мать в ответ. – Что ты там делала?»

«Ты меня не заставишь! Никуда не поеду без Китти!»

«Ты поступишь так, как мы тебе скажем!»