Алексей пожалел, что так открыто показал свою обеспокоенность. Теперь он старательно стал изображать, что не увидел опасности, и не спеша подбросил дров в костер. И когда они схватились огнем, когда загорелись ярче, он бросил в огонь большой пучок мелких сухих сучьев. Пламя сразу вспыхнуло и поднялось высоким столбом под кроны деревьев, осветив все вокруг на несколько десятков метров. В ту же минуту летчик увидел за кустами косматую тушу медведя. Блеснули красные глаза, раздался недовольный короткий рык, и животное, косолапя, поспешило убраться подальше от огня.
Уф! Алексей еще посидел немного, прислушиваясь, потом лег и долго лежал с открытыми глазами. Постепенно сон сморил его, и он снова задремал, пригревшись возле огня. Но до самого рассвета то и дело поднимал голову и прислушивался, вглядывался в темноту. Трижды он подбрасывал в огонь дрова. Эти две ночи в тайге у костра были самыми тревожными и тяжелыми для Алексея после боевых ночей 1941 года.
И снова день. Завтрак из жесткого обгоревшего мяса, ледяная вода из ручья и путь с ноющим боком через непроходимую тайгу. Алексей шел, стараясь не думать о трудностях, о том, что все его попытки выбраться тщетны, о том, что его ждет неминуемая смерть от голода или когтей хищников. Он просто шел, пробирался через непроходимые участки и думал, как обойти непролазные дебри, как найти удобный путь на запад.
Запах, который неожиданно ударил в ноздри, сразу показался Алексею родным и близким. Как ребенку кажется самым родным запах его матери, так и для летчика запах авиационного топлива предстал родным и близким. И только потом, подняв голову и прислушиваясь, сквозь гулкое сердцебиение он уловил журчание воды в камнях. А потом еще увидел и просвет в густых кронах деревьев. Речушка. Речное русло? Значит, можно попить, полежать у воды, умыться хотя бы. Лицо жирное и липкое, даже глаза слезятся от кожного жира.
А потом он увидел крыло самолета. Оторванное, оно застряло в кустарнике, почти вывернув его из каменистой почвы.
Это была американская «аэрокобра». Самолет садился на камни речного русла в узкой полосе. Одно крыло оторвано, шасси сломаны, вдребезги разорван фюзеляж и почти оторван хвост. И только кабина пилота цела и даже закрыта боковая дверь. Почему машина не загорелась после такой посадки, было удивительно. Но Алексея взволновало другое. Раз кабина закрыта, значит, пилот там. Это ведь кто-то из наших ребят! Кто-то еще не долетел, так же как и я! И он там сидит сейчас мертвый…
Уставшие ноги заплетались, но Алексей все же добрался до самолета. Кабина лежала на камнях, и он хорошо видел голову пилота в шлемофоне. Захотелось закричать, подать голос. И когда Пивоваров, падая, обдирая колени о камни, добежал до самолета и сбросил с шеи узелок с мясом, его восторгу не было предела. Голова летчика в кабине изуродованного самолета медленно повернулась, как будто человек отозвался на крик. Алексей закричал еще сильнее, засвистел, как в детстве на голубятне.
Это был Сашка Боровиков, летчик из одной с Алексеем эскадрильи. Пивоваров говорил какие-то ободряющие слова и все никак не мог открыть кабину. Лицо друга было страшно бледным, обескровленным. Губы почти черные. Но он был жив, он даже пытался стучать кулаком по двери изнутри. Бил ножом, но металл слабо поддавался. И когда дверь распахнулась, в нос Алексею ударил сильный запах. Это был и запах кала с мочой, и запах крови. И запах гниения. Сердце Пивоварова сжалось. Теперь он понял, почему Сашка не смог выбраться из кабины.
Во время крушения самолет ударился о камни в русле реки. Когда его тащило и рвало фюзеляж, один шпангоут и дюралевый лист погнулись и распороли Сашкину левую ногу. Она оказалась зажатой в кабине. И летчик, оглушенный падением, ослабленный потерей крови, голодом и жаждой, пытался в течение трех суток освободить раненую ногу, ковыряя металл ножом, отворачивая лезвием винты. Он перетягивал ногу у бедра жгутом, чтобы остановить кровь, а потом снова ослаблял его через каждые два часа. Ему приходилось испражняться, не вставая, под себя. В летный комбинезон.
– Ты со спасательной группой? – спросил Сашка слабым голосом.
В голосе раненого летчика было столько радости и надежды, что Пивоваров не нашелся, что ему ответить. Он грустно посмотрел на сослуживца, потом показал на свою грязную, прокопченную одежду. Что сказать, как ободрить, как словами придать сил и возродить надежду в умирающем человеке?
– Нет, я тоже упал, – тихо сказал Алексей, доставая свой нож. – Шел на запад, пытался выйти к обжитым местам. Случайно твой самолет увидел.
– Значит, конец, – еле слышно выдохнул раненый и обессиленно откинулся на спинку кресла.