Томми не умел плавать. Только с нарукавниками. Именно их я выглядывала, выйдя к этой ужасной воде; я искала красные и желтые нарукавники, которые надевал Томми. Я была уверена, что замечу их. Но не готова к тому, что увижу их на пороге рядом с резиновыми сапогами, которые мы привезли с собой, но еще не обували.
Исчез. Нет, Артур не сказал, что он исчез. Потерял.
У меня возникла иррациональная мысль, что все еще может обойтись; Томми в любой момент может выйти на пляж, течение принесет его к берегу. Но когда море делало для меня что-то хорошее?
Не знаю, что случилось потом. Должно быть, в какой-то момент мы позвали на помощь, потому что появились люди, приехала «Скорая помощь», и меня закутали в одеяло, хотя мне не было холодно.
Через два дня его тело выбросило на берег. Крошечный, посиневший, с пятнышками на коже, он был одет в зеленые плавки, которые мы купили ему в магазине четыре дня назад. Артур сказал, что пойдет на опознание, но я должна была увидеть его своими глазами. Он казался не мертвым, а спящим. Я поцеловала его в лоб, и мне показалось, что он совершенно нормальный, просто холодный. Меня сразила мысль, что душа покинула его тело, они больше не держатся за руки. Осталось только тело, а душа ушла. Кто-то найдет в этом утешение, но не я. Я тревожилась, что телу будет одиноко без души, в нем не будет света, ничего, что согреет его. Из-за мысли об одиночестве я не хотела, чтобы Томми похоронили. Это меня мучило. Я не могла избавиться от мысли, что он лежит в морге, холодный и покинутый, а потом в гробу, а в конце концов его опустят в землю. Я и сейчас думаю, если бы мы его похоронили, я бы до сих пор не могла бы спать при мысли о том, что его косточкам одиноко в земле. Мы кремировали его. Я не хотела, чтобы что-то осталось.
Они пошли побултыхаться в воде. На мелководье, сказал Артур, поэтому он не захватил нарукавники. Томми был в воде по пупок, Артур повторял это снова и снова, и я мечтала, чтобы он прекратил, потому что эти слова заставляли меня вспоминать о том, как Томми был младенцем, и пуповина связывала его со мной все эти месяцы, пока я берегла его, и только двадцать проклятых минут я была в ванной. Артур отошел, чтобы взять фотоаппарат. Только пара шагов до порога. Томми всегда был любопытным мальчиком, должно быть, он сделал еще пару шагов и ушел под воду. Там было сильное течение. Он поскользнулся, не смог найти опору и утонул. Так я это представляю. Быстро и безболезненно. Когда Артур вернулся с фотоаппаратом, было уже слишком поздно. Вина — зверь, которого я должна была прогнать. Если бы я позволила ей завладеть мной, я бы убила Артура на месте. Я бы задушила его во сне. Но ему не нужны были мои слова, чтобы считать себя виноватым. Не понимаю, как это вообще можно пережить, потому что печаль давит сама по себе и без вины. И я знаю, он винил себя, и в этом был корень всего остального. Вот почему он не мог смотреть на меня, прикасаться; вот почему он предпочел маяк.
Конечно, мне приходило в голову, что он хочет уйти вслед за Томми. Снова быть вместе с ним. И эти чувства росли и росли у него внутри, пока не взорвались. Я не могу представить, чтобы он сделал что-то с Биллом, Винсом или с собой, не могу, но я считаю, что в определенных обстоятельствах человек способен на что угодно. В подходящий момент. Просто у людей не всегда есть возможность показать, на что они способны. Суть в том, что жить взаперти на маяке — ненормально для человека. «Трайдент» никогда в жизни не признает, что им не следовало заставлять людей выполнять эту работу, никого и никогда, потому что это неестественно и рано или поздно случаются трагедии.
Когда мы с вами познакомились, я не могла говорить о часах. Но теперь могу. Восемь сорок пять — это время, когда Томми умер. Часы на «Деве» остановились в восемь сорок пять. Я продолжаю думать, что это какая-то ошибка. Кто-то ошибся на пять-десять минут, и тогда это просто несчастливое совпадение. Но люди любят совпадения, не так ли? А это захватывающая подробность. Я никогда не забываю о ней. Она все время у меня в голове.
Что, если виноват Артур? Что, если, что, если, что, если. Бесчисленные варианты событий не произошли. Что, если бы я не встретила его? Что, если бы он не поздоровался со мной в той очереди на Паддингтоне? Что, если бы мы не устроились на работу в «Трайдент»? Что, если бы мы не поехали в отпуск, что, если бы тот летний домик не построили или если бы тот человек решил работать и по понедельникам, заработал бы больше денег и купил бы дом не здесь, а за границей, например среди холмов Тосканы? Что, если бы я не решила принять ванну? Иногда я думаю, что, если бы у меня была возможность поговорить об этом с Дженни Уокер, рассказать ей о себе, она бы поняла. Поняла мой промах с Биллом. Мою единственную ошибку. Иначе мне нет прощения.