Смысл жизни человека: от истории к вечности

На уровне моральной праведности человек конкретно, своей собственной жизнью, связывает эссенциальное и экзистенциальное измерения своего бытия (его жизнь становится житием, и необязательно в строго религиозном смысле). Обретая внутреннюю целостность, человек воспринимает совесть (совместную весть) как весть, обращенную именно к нему. Проблема соотношения морально относительного и абсолютного для него исчезает, моральное достоинство не «охраняется» и не подтверждается каждым поступком. Бытийно воспринятая и практически осуществляемая индивидуальная весть переходит в столь же индивидуальную ответственность за все и всех. Так морально-метафизическая индивидуация перетекает в экзистенциальное единение, конституированное сознанием не всеобщей (типа круговой поруки), а только твоей ответственности. Индивидуально воспринятая весть – нечто действительное, в отличии от несущей в себе потенциальность совести; в этом качестве она может быть названа «чистой» – действительно воспринятой и реализуемой индивидом в жизни непосредственно, как если бы других людей и не существовало.

Это «как если бы» не означает, что морально праведное («по правде» живущее) существо безучастно к людям, напротив, участие в другом становится наиболее адекватным, трезво-реалистичным, свободным от морализирования и от нравственного попустительства, от унижающей другого жалости и от ригористической требовательности. (Хорошо и просто об этом сказано у Швейцера: «Я должен прощать тихо и незаметно. Я вообще не прощаю, я вообще не довожу дело до этого»).765

В этом плане индивидуальная весть – не то, что предназначено всем сразу, так как она становится «своей» только в индивидуальном ответе на нее. Отвечающий не предлагает общие рецепты правильного переустроения мира для всех, а реально устраивает его в границах собственной жизни. Эти границы – бытийный аналог границ человеческого познания, что почувствовал Н.Бердяев, когда написал: «Этика должна раскрывать чистую совесть, незамутненную социальной обыденностью, она должна быть критикой чистой совести».766

Критическая процедура, как основа теории познания, по Канту, представляет собой пограничную стражу, запрещающую переход через границу познаваемого. При этом «нас побуждает необходимо выходить за границы опыта и всех явлений идея безусловного, которого разум необходимо и по справедливости ищет в вещах в себе в дополнение ко всему обусловленному, требуя таким образом законченного ряда условий».767 Подобно мышлению, чистая совесть имеет награду в самой себе, свидетельствуя о возможной и действительной приобщенности к абсолютному, к добру как таковому. В этом отношении совесть – конкретнопрактическая реализация нравственного смысла жизни, который в этом акте и обнаруживается, и всякий раз творится.

«Проповедовать мораль легко, – писал Шопенгауэр, – обосновать ее трудно». Бытовая дистинкция «сущее – должное» и порождает желание проповедовать и обосновывать. Индивидуально воспринятая и инициирующая такую же ответственность абсолютная весть становится нравственно-онтологической основой «чистой совести».

На бытовом уровне морального существования безусловность «чистой совести» царит в виде запрета, а на бытийном – как пример нравственно целостной жизни конкретного человека. А.Швейцер, являя собой подобную целостность, пытался ее отрефлексировать, призвал «найти великий основной аккорд, в котором все диссонансы многообразных и противоречивых проявлений этического слились бы в гармонию».768

Для него «аккордом» стало благоговейное отношение к жизни вообще, хотя «элементарно-правдивое мышление», возродить которое он считал нужным, требует обратиться скорее к конкретной человеческой жизни.

Понятие «индивидуально-нравственная жизнь как целое», выявляющее меру проникнутости бытового плана жизни ее бытийным содержанием, представляется пограничным по отношению к «жизни вообще» и к относительно частным аспектам жизни индивида, связанным с его нравственно-бытовой эволюцией, противоречивостью действий и мыслей. «Чистая совесть» – не реакция на частные бытовые проявления (здесь она лжива, ибо не предполагает целостной рефлексии жизни), и не следствие осмысленной оценки жизни вообще, так как в этом случае она не совесть, а общая мировоззренческая установка человека. Предельную универсальность, за рамками которой исчезает сам феномен совести, являет собой жизнь конкретного человека как элементарная основа нравственного смысла жизни.

«Чистая совесть», взятая в отношении к жизни вообще, предполагает не человеческую, а божественную возможность освоить глубины всякой чужой совести, то есть осмыслить жизнь любого человека. «Чистая совесть», критически ограниченная рамками собственной жизни (свободы и судьбы), возможна на уровне праведного морального существования индивида. Швейцер же исходил из парадигмы благоговения перед жизнью вообще, и для «чистой совести» справедливо не нашел в ней места.