Д.:
Он его открыл, открыл и, так сказать, как бы поставил на него ставку — и выиграл.Ш.:
Поставил ставку. И он был тем человеком, который передал Маяковскому принципы левой живописи и помог ему создать его, Маяковского, новую поэтику, превращенную: что писать надо грубо… Вот эти первые манифесты, в них бурлюковский голос.Д.:
Ну, манифест они вообще составляли вместе[1056].Ш.:
Да. Так что вот он такой человек. А брат его неинтересный[1058].Д.:
Не интересный?Ш.:
Не интересный. Но это вообще талантливый человек — [Давид] Бурлюк.Д.:
Но он, конечно, по своему типу в этой снобистской среде был больше своим.Ш.:
Больше своим, да, потому что он предприниматель. Он мог бы водить бродячий цирк (Д.:
Трудящийся.Ш.:
Да, трудящийся, американский трудящийся, деляга, который никого не эксплуатирует, но… издает там «Свирель сабвея»[1059] и дерет с бедных американских русских по двадцать пять долла́ров за то, что он их печатает. Ну, он предприниматель. Ну вот, так что… <нрзб> небольшое.А Хлебников… Хлебникова он уважал очень. И Хлебников его ценил. Когда он встретился с этим… Игорем Северяниным в Берлине, то Игорь Северянин у него попросил денег…[1060]
Д.:
У кого? У Маяковского?Ш.:
Да. Маяковский дал ему, но мало, хотя <нрзб> Северянина. Они вместе работали. И Северянин не ноль, потому что, например, в Пастернаке есть Северянин, есть в этой… в этой домашности, вот этот «пруд как подзеркальник…»[1061].Д.:
«Прибой, как вафли, их печет»[1062].Ш.:
Да. Это Игорь. Это был человек, это был человек… Видите, у Маяковского сложные отношения с революцией, которая его сделала, которая его делала, а тот — маленький человек, маленькая душа… И если говорить по этому поводу, то вот вторые воспоминания Пастернака, они плохие[1063].Д.:
Да, обидные.Ш.:
Обидные. Почему? Прежде всего из‐за неправды, потому что он говорит то, что он не написал в первый раз[1064]. Потом. Настоящая история Пастернака, пастернаковского христианства следующая. Делали роспись храма Христа Спасителя…Д.
(Ш.:
Нет. При Пастернаке. И Пастернак, Леонид Пастернак…[1065] Ему: «Вы образы пишите… — сказали, — нам очень сложно, что вы это пишете там, потому что вы иноверец. А нам потом придется церковь святить специально».Д.:
Подождите-ка, ведь отец же его не был… он принял…Ш.:
Еврей.Д.:
Еврей, но крещеный.Ш.:
Его окрестили потому что он расписал.Д.:
Леонида?Ш.:
Леонида[1066].Таким образом, это еврейское семейство, очень явно выраженное, с еврейской невежливостью к детям, с еврейской невежливостью, патриархальной: мама могла войти к сыну, не постучавшись, хотя у него сидят чужие… Ну а Пастернак делает свою биографию на Андрея Белого, на Марину Цветаеву, на русскую интеллигенцию, такую, которая… как бы сказать?.. снимает оригинальность своего происхождения. Он москвич, его… он эгофутурист… Бобров…[1067]
Д.:
«Центрифуга».Ш.:
«Центрифуга», да.Д.:
Футуристы — это «Петербургский глашатай»[1068].Ш.:
«Петербургский глашатай», да.Д.:
«Центрифуга» — это что-то близкое к символистам[1069].Ш.:
Да. «Руконог». Но Пастернак, простите, это мое мнение… в нем есть нечто мещанское, как и у Игоря Северянина. Когда он пишет «Доктор Живаго», то когда он касается вопросов веры… Я, простите, родственник Иоанна Кронштадтского по материнской линии, и хорошо знаю Библию и Евангелие. Он там не был, он не знает, в чем дело. В конце концов, это либеральное христианство вне сект, и это для противопоставления большевизму ничтожно.Д.:
Это интересно.Ш.:
Это мое мнение. Понимаете, вот. Володя его очень любил.Д.:
Простите, ваш отец тоже крещеный?Ш.:
Мой отец крещеный, а мама, значит, была Сергеева, ее… она… бабушка — Сергеева, а мать… отец Бундель, сын пастора венденского, который украл у дьякона дочку, убежал в Петербург и сделался садовником Смольного института.Д.:
Это вы описывали, да…[1070]