Читаем Собрание сочинений в 8 томах. Том 5. Очерки биографического характера полностью

Стр. 176Для либерального, далекого от подлинного демократизма юриста, каким был Андреевский, очень характерна та крайняя непоследовательность общественно-политических воззрений, которая проявлялась у него, в частности, в отношении к суду присяжных. С одной стороны он скорбит о сокращении компетенции этого суда — это Кони с удовлетворением ставит в заслугу Андреевскому; однако автор воспоминаний, по-видимому, не знал о том, что в цитированном выше письме к тогдашнему министру юстиции Щегловитому, мракобесу и черносотенцу, одному из главных устроителей в 1913 году позорного процесса Бейлиса, Андреевский с юношеской восторженностью приветствовал появление книжки Щегловитова «Влияние иностранных законодательств на составление Судебных уставов 20 ноября 1864 г.» (Петроград, 1914): «Читая вас, еще раз убеждаюсь, до чего вы «прирожденный профессор»! Какое знание всевозможных кодексов! Какая любовь к науке права! Кстати, я вполне разделяю- ваше мнение, что присяжные едва ли годятся в судьи по делам политическим», («Былое», 1923, 21, стр. 88). Когда Андреевский— поэт, исповедовавший в молодости писаревские идеи, заявляет: «В моей груди, больной и грешной, о злобе дня заботы нет», и Андреевский — юрист, современник громких процессов 70-х годов, зная, что на одном лишь, с участием присяжных, была оправдана революционерка Вера Засулич, ставит под сомнение на закате своей жизни социально-политическое значение самого демократического при царизме суда, — общественная деградация либерального деятеля налицо. Эпилог Мултанского процесса, дело Бейлиса — все это были процессы с несомненной социально-политической окраской, и на них институт присяжных заседателей, как и на процессе Засулич, продемонстрировал лучшие свои свойства: оппозиционность самодержавному, полицейско-чиновничьему деспотизму, свирепствующему национализму, стремление к правде и справедливости на основе самого широкого демократизма.

Эту «исконность», национальную принадлежность суда присяжных Андреевский ставил высоко и, отказывая ему в политической роли, односторонне превозносил его гуманистическое начало: «…Едва ли в каком государстве найдется более человеческой, более близкий к жизни, более глубокий, по изучению души преступника, суд, чем наш суд присяжных. И это вполне совпадает с нашей литературой, которая, при нашей отсталости во всех прочих областях прогресса, — чуть ли не превзошла европейскую не чем иным, как искренним и сильным чувством человеколюбия» («Защитительные речи», СПб., 1909, стр. 5).


Стр. 176«…Уголовная защита, — утверждал Андреевский, — прежде всего, — не научная специальность, а искусство, такое же независимое и творческое, как все прочие искусства, т. е. литература, живопись, музыка и т. п.». «…Сделавшись судебным оратором, прикоснувшись, на суде присяжных, к «драмам действительной жизни», я почувствовал, что и я, и присяжные заседатели воспринимаем эти драмы, включая сюда свидетелей, подсудимого и бытовую мораль процесса, совершенно в духе и направлении нашей литературы. И я решил говорить с присяжными, как говорят с публикой наши писатели. Я нашел, что простые, глубокие, искренние и правдивые приемы нашей литературы в оценке жизни следует перенести в суд». «…Идеальный защитник, каким он рисуется в моем воображении, это именно — говорящий писатель.Вы конечно, сблизите мое определение с определением Кони: прокурор — это говорящий судья.

Но каждый
судьяпоневоле должен быть прямолинейным, тогда как писательможет с полною свободою исследовать глубочайшие вопросы жизни. И в этой задаче — непочатый край для гуманитарных завоеваний уголовной защиты в будущем» («Защитительные. речи», стр. 4, 6, 13),


Стр. 178Имеется в виду статья «Вырождение рифмы» (С. А. Андреевский, Литературные очерки, СПб., 4-е изд.; в более ранних изданиях книга статей называлась «Литературные чтения» — СПб., 1891).


Стр. 182Михаил Аркадьевич Андреевский.


Стр. 183Ошибка памяти автора воспоминаний: Андреевский умер 9 ноября 1919 г.


Стр. 184 «Граф М. Т. Лорис-Меликов»

Очерк впервые опубликован в журнале «Голос минувшего» (январь 1914 г.). Второе издание очерка («На жизненном пути», т. III, Ревель — Берлин) дополнено рядом существенных вставок. В настоящем Собрании сочинений текст перепечатывается из книги А. Ф. Кони «На жизненном пути».

Очерк интересен в двояком отношении. С одной стороны, в нем содержатся любопытные детали «лорис-меликовского» режима, своеобразного периода русской истории; с другой — он важен для знакомства с политическими взглядами А. Ф. Кони.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное