Родная, не тумань слезами взгляд, Жизнь не одними бедами богата, Тебя прошу я, оглянись назад, Ведь было много светлого когда-то.
Во имя прошлого, всего, что свято, Прости меня, хоть я и виноват.
Не верь ты сверстнице своей бесстыдной, Что на меня выплескивает грязь. Любима ты, и, бедной, ей обидно, Ведь и она красивой родилась.
Соседку старшую не слушай тоже, Во всем ей чудится моя вина. Обидно ей, что ты ее моложе И что любима ты, а не она.
Пусть младшая соседка небылицы, Меня ругая, станет городить, Прошу: не верь, она того боится, Что ей любимою, как ты, не быть.
От века злыми сплетницами были Те женщины, которых не любили.
Ты задаешь вопрос свой не впервые. Я отвечаю: не моя вина, Что есть на свете женщины другие, Их тысячи, других, а ты – одна.
Вот ты стоишь, тихонько поправляя Пять пуговиц на кофте голубой. И точка, что чернеет над губой, Как сломанная пуговка шестая.
И ты опять, не слышав слов моих, Вопрос извечный задаешь мне строго. Кто виноват, стран и народов много И много женщин на земле других.
Но изменяю я с тобой одной Всем женщинам, рожденным под луной.
Поскольку знаю, что уже давно Доверья к слову меньше, чем к бумажке, Пишу я: «Настоящее дано В том, что люблю я преданно и тяжко.
Что обязуюсь до скончанья дней Безропотно служить своей любимой, Что будет страсть моя необоримой И с каждым днем все жарче и сильней!»
И с давних дней, воистину любя, Что вызывает у иных сомненье, Подписываю это сочиненье Почетным званьем «Любящий тебя» И отдаю на вечное храненье Тебе, печатью круглою скрепя.
Бывает в жизни нашей час такой, Когда безмолвно, ни о чем не споря, Мы, подбородок подперев рукой, Перед огнем сидим или у моря.
Сидим, не затеваем разговор Ни о красотах мира, ни о деле, Как бы боясь, что наш извечный спор Детей разбудит, спящих в колыбели.
Вот так с тобой сидим мы и сейчас, Молчим мы, но в молчанье наше вложен Весь мир, в сердцах таящийся у нас, Все то, что речью выразить не можем.
На свете нету даже горных рек, Шумящих беспрерывно весь свой век. Путей на свете бесконечно много, Не счесть дорог опасных и крутых, Но понял я давно: любви дорога Длинней и круче всех дорог других.
И хоть длинней других дорога эта, Но без нее никто прожить не мог. И хоть страшней других дорога эта, Она заманчивей других дорог.
Мне кажется, что молод я, покуда В дороге этой вечной нахожусь. Я падал, падаю и падать буду, Но я встаю, бегу, иду, плетусь. И я с дороги сбиться не боюсь: Твой яркий свет мне виден отовсюду.
Ужели я настолько нехорош, Что вы на одного меня напали, Все недруги людские: зависть, ложь, Болезни, годы, злоба и так дале?..
Ну что ж, меня осилить не трудней, Чем всех других, которых вы убили. Но вам не погубить любви моей, Я перед нею даже сам бессилен.
Ей жить и жить, и нет врагов таких, Которые убьют ее величье. Моя любовь до правнуков моих Дойдет, как поговорка или притча.
И будет в нашей отчей стороне Нерукотворным памятником мне.
В училище Любви, будь молод или сед, Лелеешь, как в святилище, ты слово И каждый день сдаешь экзамен снова. В училище Любви каникул нет. Где ходим мы по лезвиям клинков, И оставаться трудно безупречным, В училище Любви студентом вечным Хотел бы слыть, касаясь облаков. В училище Любви мы выражать Года свои не доверяем числам. И, хоть убей, не в силах здравым смыслом Прекрасные порывы поверять. И женщину молю: благослови Мою судьбу в училище Любви!
Больной, я в палате лежу госпитальной И в исповедальной ее тишине К врачу обращаюсь я с просьбой печальной: – Прошу, никого не впускайте ко мне.
Встречаться со мною и нощно и денно Здесь может одна только женщина гор. Насквозь она видит меня без рентгена, Ей ведом триумф мой и ведом позор!
Ношу я на сердце достойные шрамы, Его никому не сдавая внаем, И может подробнее кардиограммы Она вам поведать о сердце моем.
И, кроме нее, приходящих извне, Прошу, никого не впускайте ко мне.
Царицей прослыв в государстве Любви, Столетье двадцатое ты не гневи! Монархия – песенка спетая. Отрекшись от трона, сама объяви Республикой ты государство Любви, Монархия – песенка спетая! Подобно колонии, был я гобой Легко завоеван в дали голубой, Но к воле путь знаю колонии… – Ах, милый бунтарь, в государстве Любви Отречься от власти меня не зови, Когда ты сторонник гармонии. Уйду – станешь тем озадачен, Что женщиной снова захвачен.
С головою повинною я Обращаюсь к тебе, моей милой: – Не гневись, мой Верховный Судья, Пощади, сделай милость, помилуй!
Если правишь ты праведный суд, То припомни обычай Востока. Он о том говорит не без прока, Что повинных голов не секут.
Не впервые тобой я судим За проступок, что признан греховным. Ты Судьей моим стала Верховным, Кто ж защитником будет моим? Может, ты – мой Верховный Судья Станешь им, доброты не тая?
На пенсию выходят ветераны, Заслуги их, и подвиги, и раны Забыть годам грядущим не дано. А чем заняться этим людям старым, Прильнув к перу, предаться мемуарам Иль по соседним разбрестись бульварам Затем, чтобы сражаться в домино?