Собрание стихотворений и поэм

Зато ему с его мечтами Дана превыше благодать: Деяньями, а не летами Судьбу земную исчислять.

Три века жить – надежд не строю, Но мысль вернее, чем крыла, Сквозь даль времен она, не скрою, Меня пленительно несла.

И может чудный миг порою Быть долговечнее орла.

*

– Зачем, душа, печалясь о других, Ты забываешь о себе при этом? – Когда не я, кто ж пожалеет их? И что, подумай, станет с белым светом?

– Зачем вес век других, а не меня Спасало ты, мной сказанное слово? – Забудь себя, но выручи другого – Таков завет и нынешнего дня.

Моей душе печалиться не ново, Бездумное веселье отстраня. Хоть ко всему душа моя готова, Но смерть свою повременить молю, Чтоб не оставить сиротою Слово И без любви всех тех, кого люблю.

*

Умерший должен предан быть земле, Где умер он, так небо начертало. Отец мой погребен в Махачкале, И смотрит он на площадь с пьедестала.

А брат, от ран погибший на войне, Над Волгой похоронен в Балашове. Другой, в бою не пожалевший крови, Остался в черноморской глубине.

В Буйнакске мать моя погребена, Была святейшей женщиной она.

Я старшим стал, теперь черед за мной. Но, где бы от недуга или пули Я ни окончил грешный путь земной, Молю меня похоронить в ауле.

*

Магомеду Танкаеву

Тебя однажды повстречал Я под берлинским небосводом: – Откуда будешь, генерал? – Я из Гидатля буду родом!

Мой соплеменник боевой, Кавказец доблестной чеканки, На той войне горевший в танке, Стройнее нет твоей осанки, Боец с седою головой.

Где память прошлого жива – Уже три века о Хочбаре Летит стоустая молва. И о твоем военном даре Пусть к ней прибавятся слова.

*

Ценивший всякий истинный талант (О том дойдет пускай рассказ до внуков), На выставке картин был маршал Жуков, С которым находился адъютант.

Перед иной картиной на минутку, Беседуя, задерживался он. И вдруг солдат, свернувший самокрутку, Под небом фронтовым изображен, Готовый, словно Теркин, бросить шутку, Ему предстал, войною опален.

Он, с тем солдатом встретившийся взглядом, Не вымолвил и слова одного. И видел адъютант, стоявший рядом, Что были слезы на глазах его.

*

Пойдем, друг детства Магомет, наследник Магомы, Аульских коз пасти чуть свет на горном склоне мы. Или капканами с тобой наловим хомяков И обменяем шкуры их на хлеб у скорняков.

А может быть, в базарный день отправимся в Хунзах И раздобудем яблок там на свой и риск и страх? А может быть… Ах, я забыл, друг детства Магомет, Что в мире с той поры легло меж нами сорок лет.

И надмогильный камень твой, как и в иные зимы, Давно покинувший меня наследник Магомы.

Тебе неведомо, мой друг, ушедший в глубь веков, Как много нынче развелось двуногих хомяков.

Склонил я голову. Мне жаль, что нет тебя в живых, А то б с тобою вместе мы сдирали шкуры с них.

*

Великий Петр, герой Полтавы, мне Ты видишься на вздыбленном коне. Судьбой завидной было суждено Тебе в Европу прорубить окно.

И помнит Дагестан в подножье гор Над Каспием походный твой шатер. И предок мой, что бороды не брил, Все больше предаваясь изумленью, Очами нетревожными следил, Как строят порт по твоему веленью.

И на Кавказ ты прорубил окно, Чтобы могла держава не без прока И Запад наблюдать, и заодно Распознавать намеренья Востока.

*

По каменистым улицам Цада, Журча, несется вешняя вода. Венеция моя, как ожерелье, Тебя венчает гордая гряда.

А где родник звенит со дня творенья И по ночам мерцает в нем звезда, Стоит старик – он старожил селенья, Чье слово на устах хранят года.

И видит он при этом, как поэт, С гранитного уступа целый свет.

То мой отец, родные горы певший. С ним верховой ли встретится иль пеший, Ему они, как прежде, говорят: – Салам алейкум, дорогой Гамзат!

*

Маршалу Рокоссовскому

Рядом с Пушкиным Лермонтов виден, Рядом с Жуковым видишься ты, Полководец, чей путь необыден И прекрасные зримы черты.

Под небесным слились зодиаком Твой терновый и лавровый знак. Сын России, рожденный поляком, Ты для недругов Польши – русак.

Помню Красную площадь, где рядом Оказались былые фронты. И приказано, чтобы парадом В честь Победы командовал ты…

Пусть же мальчикам снится, как мне Рокоссовский на черном коне.

*

Я преклоняюсь перед Западом, когда Хожу по Лувру, слышу музыку Шопена… Любовь Петрарки, Дон Кихота доброта, Крылатость Гейне — жизнь без них несовершенна!

Перед Востоком преклоняюсь! Погляди На это дивное японское трехстишье, Там три арбы: две – сзади, третья – впереди, – Все остальное для сокровища излишне!

Я преклоняюсь перед Севером давно! Богатыри великих саг – несокрушимы! Я перед Югом преклоняюсь! Пью вино Его поэзии… Хафиз, Хайям – вершины!

Низкопоклонство это мне не повредит, – Твердит мне Пушкин и Махмуд в горах твердит.

ЦАДИНСКАЯ СКАЛА

Мой краток век, Цадинская скала, Я – человек, а ты живешь веками. Но я успел вкусить добра и зла И боль терпел, как твой живучий камень.

Открылись мне поступки и дела, Невиданные скалами доселе. И кровь из ран душевных потекла, Струясь, как влага из твоих расселин.

И ты, быть может, в странствиях была И потому спокойна, как твердыня. А может быть, от горного орла Ты знаешь все, что происходит ныне?