Собрание стихотворений и поэм

Невеста, волненья не спрятав, Вошла и потупила взор. И к небу старейший из сватов Дрожащие руки простер:

«Да воля алла на то будет, А также пророка его. Открыто и честно при людях Ответствуй нам прежде всего:

Согласна ль, чтоб за сто туманов И за десять лучших овец Отдал тебя в жены Осману Али — твой почтенный отец?..»

Окинув всю комнату взглядом, Невеста вздохнула тайком. Вот брат на портрете, а рядом Ильич на портрете другом.

И оба и нежно и строго Глядят, а вдали за окном Шоссейная вьется дорога, Которая схожа с ремнем.

Виднеется школьная крыша, И облачко голубей По кругу уходит все выше В просторное небо над ней.

Как льдинка, холодный и скользкий, Застыл один глаз старика. Зачем-то значок комсомольский Поправила Ася слегка.

И молвила: «Знатные гости, О чем разговаривать тут, Пусть даже сломают мне кости И косу мою оторвут,

На свадьбу с Османом согласья Не дам я во веки веков!» И вышла из комнаты Ася, Ошеломив стариков.

Трястись у них начали губы, Впервой отнялись языки. Схватив свои пыльные шубы, Рванулись к дверям старики.

Убрались они восвояси, И тотчас, как выстрела звук, Известье о дерзости Аси Услышали люди вокруг.

Но принят по-разному, впрочем, Был этот стоусый хабар. Одних он порадовал очень, Других напугал, как пожар.

Одни улыбались, другие Ругали ее без конца. Известно: как лица людские, Не схожи людские сердца.

Что зависть красе и поныне Сопутствует, бьюсь об заклад! Дурнушки, как будто гусыни, Шипели вослед Асият.

Пошли по привычке старухи Шуметь, как орехи в мешке. Что мелете, злые вы духи, Что мутите воду в реке?!

С вершины сорвавшийся камень Горе не опасен! Лгуны Выкапывать торф языками, Не раз еще будут должны .

Проклятья на дочь и угрозы. Обрушила мать без числа: «Язык чтоб отсох твой! — И слезы Вновь, как по умершей, лила. — Ох, господи! Страшное дело! Навек опозорила нас! Отступница, чтоб ты сгорела! Бесстыжая, вон с моих глаз!»

«Выть поздно, ослиное ухо, Тобой избалована дочь, — Сказал разъяренно и глухо Али, потемневший, как ночь. —

Протухшее мясо хозяйка Бросает собакам всегда. Чего же стоишь ты? Подай-ка Кинжал мой скорее сюда!»

Али был безумен в обиде. Взгляд вспыхивал, как лезвие. Вдруг Ася вошла. Он увидел Кинжал на ладонях ее.

Вперед протянувшая руки, Она прошептала: «Отец, Повинна лишь я в твоей муке, Убей, и терзаньям конец.

Я жить не хочу по адату, И смерть мне милее, поверь…» Али потянулся к булату, Схватил… и швырнул его в дверь.

Лицо закрывая руками И, как в лихорадке, дрожа: «Уйди, — застонал он, — ты камень, - Нет, есть и у камня душа.

А ты гвангвадиро , что горе В дом горца приносит, точь-в-точь. Не я ли тобой опозорен? Ступай, ненавистная, прочь!»

Дочь выгнав из дому, угрюмый, Он в горы собрался, чтоб там Поведать орлам свои думы, Коню да безлюдным хребтам.

А в комнате Аси, где было Приданое сложено в ряд, О смерти аллаха молила Ладони сложив, Хадижат:

«Срази меня, боже, ударом Иль молнией, словно клинком!» А дочь ее в платьице старом В райцентр ушла босиком.

Петляла спиралью дорога, Взошла над горами луна. Лежал во дворе у порога, Сверкая, кинжал чабана.

*

Готов уже ногу был в стремя Продеть уезжавший Али. Но в саклю его в это время Толпою соседи вошли.

Он глянул спокойно в глаза им, Хоть сразу, как вспышку грозы, Кинжал свой заметил хозяин В руках у парторга Исы.

Небрежно к земле рукояткой Держал неспроста его тот. Что будет беседа несладкой, Взял сразу хозяин в расчет.

Сказал он Исе: «Наставленья Пришел мне читать? Не тяни! А также учти, что правленье Не платит за них трудодни».

«Тебя я поздравить по-свойски Явился сюда не один. Адат защищал ты геройски, Ну, прямо второй Ражбадин».

Лицо у Али побелело: «Оставь-ка ты шутки свои! Не суйся в семейное дело, Хозяин один у семьи.

Папаху, что куплена мною, Носить как угодно могу: Хочу — в башлыке за спиною, Хочу — за ремнем на боку.

Моя! И могу даже с кручи Я бросить ее в водопад». «Про голову вспомнил бы лучше», Подумала тут Хадижат.

«А если о подвигах честно Ты хочешь, парторг, говорить, То было бы очень полезно Иную газету открыть».

И, выдвинув ящик дубовый, В комоде газету нашел И с гордостью, злой и суровой, Ее положил он на стол.

А в этой центральной газете, Что вновь развернулась, шурша, Пред целой страной на портрете Стоял он, ягненка держа,

«Пусть даже фотограф московский Тебя бы с верблюдом заснял, Не можешь ты власти отцовской Превысить, а ты превышал,

И не оправдает газета Поступок твой! — крикнул Иса. — Махач на нас смотрит с портрета, Глянь лучше ты сыну в глаза!»

«Оставь…» И, осекшись на слове, Почувствовал в горле комок, Папаху надвинув на брови, Хозяин шагнул за порог.

Не молод, но ловок на зависть, Вскочил он в седло у крыльца И в горы, слегка пригибаясь, Галопом погнал жеребца.

И вскоре, как в облачко канув, Он скрылся за речкой вдали, Я с грустью, вослед ему глянув, Подумал: «Глупец ты, Али».

*

О глупая гордость, не ново Держать тебе горцев в плену. Всю ниву спалить ты готова, На мышь разозлившись одну.

Черкеску, хоть взмокла до соли, Ты снять не даешь, видит бог. И сбросить, хоть ноют мозоли, Ты не разрешаешь сапог.