24 июня, в следующем письме к жене, художник пишет: «Итак, приезд в эту дыру, сдавленную горными ущельями, был очень тяжёл. Утомлённый бессонной ночью, с моим чемоданчиком и пальто, я принуждён был бегать сверху вниз по Абае-Туману в поисках и расспросах – куда меня поместят. Если бы обратное путешествие было удобно, я уже был бы на пути к Вам. Наконец меня заставили спуститься совершенно вниз, в каменный дом: 2-ю санаторию, прежний военный госпиталь, Кремлёвское сан. управление. Здесь это название было незнакомо. Доктор, маленький чёрный грузин, очень мило меня принял, видя меня почти в истерике от бешенства. Мне дали комнату внизу, где я мог наконец уснуть. Был час отдыха, меня накормили яичницей. Я не могу себе объяснить, чем было вызвано такое плохое состояние духа, такая смертельная тоска по тебе и Леночке; это место показалось мне таким мусорным ящиком, загрязнённым людьми, что думалось: я схожу с ума. Было холодно, шёл дождь, под моим окном неумолкающий шум бешеного потока. Захотелось вновь искать помещение… Я заснул. К чаю, в 6 часов, меня не разбудили, но вот в 8 часов во время ужина я увидал моих тюремных товарищей. <…> Я провёл ночь с открытым окном, под солдатским одеялом, под шум водопада и дождя; я заснул сном приговорённого к смерти.
Надо сказать, что санатория ещё не оборудована: недохват во всём, нет ни раскидных стульев, на которых можно было бы вытянуться, ни шкафов, чтобы убрать свою одежду. Уборные, как на улице, без сидений, грязные. <…> Всё меня пугает. Дождь не прекращается. Нет чемодана, а в нём мои галоши. Таким вот образом прошли мои первые дни в Абас-Тумане» (там же, л. 44).
7 августа Петров-Водкин вновь рассказывает об абастуманских бедах жене: «Мой милый Кхеркхенелидзе <Т.Г. Херхеулидзе> болен, у него кровохарканье. Один молодой человек из наших мест, который лечится здесь, как и я, болен с температурой 40,2. У многих больных кровохарканье из-за того, что горное солнце очень резко действует. В особенности при грозовой погоде, когда солнце светит сквозь тучи, – оно сжигает мозг. Всё это означает, что прославленный Абае-Туман не так уж благотворен для лёгочных заболеваний. Тем более что повсюду приходится с большим трудом подыматься на гору» (там же, л. 59).
По возвращении с лечения художник сообщает писателю А. Белому из Детского Села (27 октября): «Из Абастумана вернулся я – с потерей веса и с температурой. Неудобное, загрязнённое для жизни место. Когда я из этой трясины выбрался на плоскогорья – я задышал иначе» (цит. по:
Пьесы
Чего мы боимся. МИГ, ед. хр. 7, л. 84–88. Как и в пьесе из «Кугыкиады», имена действующих лиц и реплики во многих местах авт. рук. сильно сокращены. Для удобства чтения большинство сокращений восстановлено без привычных публ. скобок. В расшифровке некоторых мест рук. помогла маш. пьесы, сделанная, по-видимому, С.М. Марр (МИГ, ед. хр. 7, л. 80–83). На ней в скобках рядом с названием вписано от руки: «Шутка». Также рядом со списком персонажей раскрыты имена реальных лиц. Некоторые упоминающиеся здесь люди и реалии возникают во фрагменте из КЮМ, воспр. в Приложении 1 (с. 163–175).