Сокровища ханской ставки

Кабинет командира Отдельного жандармского корпуса генерала Толмачева выглядел разоренным, как пчелиный улей, на который покусился бурый медведь. Мебель, разумеется, стояла на месте, но все мечи и шашки, все экзотические картины, все булавы были сорваны со стен, которые теперь казались голыми, словно купальщицы французского художника Поля Сезанна.

Посреди этого леденящего сердце разгрома сидел за столом угрюмый Толмачев и мрачно смотрел в зияющую пустоту перед собой. Внезапно дверь открылась, и в кабинет вошел его превосходительство действительный статский советник Нестор Васильевич Загорский.

Если бы знавшие Загорского люди, да хоть бы даже его помощник Ганцзалин увидели его в эту минуту, они немало были бы поражены трансформациями его внешности. Всегда приветливый и светский, сейчас он шел, словно аршин проглотил. На бледном лице сошлись черные брови, каре-зеленые глаза метали молнии. Толмачев озабоченным взором сопровождал его грозный проход.

Действительный статский советник дошел ровно до середины кабинета и встал там, похожий на духа мщения.

– А, Нестор Васильевич, – невесело заговорил генерал. – Мне сказали, что у вас какое-то срочное дело…

– Да, дело срочное, – погромыхивающим голосом отвечал Загорский.

– Прошу садиться, – Толмачев все так же невесело указал ему на стул.

– Благодарю вас, я постою.

Тут взгляды их встретились и несколько времени они жгли друг друга глазами. Первым не выдержал генерал. Он отвел взгляд и пробурчал куда-то себе под ноги:

– Так что у вас за дело?

– Господин генерал, – голос у Нестора Васильевича звучал крайне резко, – я бы хотел знать, что означает вся эта история?!

Толмачев повернул голову и посмотрел в окно. В окне, однако не было ничего нового и интересного, один только серый город святого Петра, который к осени начал уже понемногу смурнеть и дождить. Вероятно, если бы можно было выйти в окно, генерал бы вышел и пошел прочь куда глаза глядят. Но в окно выйти было нельзя, это было верное падение на мостовую и перелом шеи. Поэтому Владимир Александрович вздохнул и перевел глаза обратно на Загорского.

– Вы, верно, насчет барона фон Шторна?

– Точно так, – отвечал действительный статский советник. – Хотелось бы знать, каким образом человек, изобличенный в опасном преступлении, оказался на свободе и к тому же смог покинуть пределы Российской империи?

Усы Толмачева дрогнули и замерли. Замерли и глаза его, неподвижно глядевшие на Нестора Васильевича.

– Каким образом, вы говорите? Да очень просто: сел на поезд или пароход – и покинул.

Нестор Васильевич нахмурился.

– Не юродствуйте, ваше высокопревосходительство, вы прекрасно понимаете, о чем я.

Тут уже нахмурился сам Толмачев: не кажется ли господину Загорскому, что он переходит границы?!

– Ну, так вызовите охрану – и пусть она вышвырнет меня отсюда!

Несмотря на все свое самообладание, Нестор Васильевич пребывал в таком бешенстве, что на миг даже генералу сделалось не по себе. Он, однако, нашел в себе душевные силы подняться с места и подойти к действительному статскому советнику. Коснулся его плеча и сказал тихим голосом:

– Нестор Васильевич, голубчик, прошу вас, сядьте – и мы спокойно обо всем поговорим.

Несколько секунд Загорский стоял молча, потом все тем же бронзовым шагом обошел генерала и сел на стул возле стола. Генерал вернулся на свое место. Посидели так с полминуты, не глядя друг на друга, потом генерал заговорил.

– Вот, изволите видеть, собираюсь переезжать. Дали понять, что вскорости не будет командира Отдельного Жандармского корпуса генерал-лейтенанта Толмачева. Так сказать, приглашают на выход. Может быть, к МВД припишут, может, еще куда…

Нестор Васильевич сохранял отрешенное молчание, глядя не то, чтобы мимо генерала, но как бы сквозь него. Толмачев снова вздохнул.

– Да-с, так вот оно и вышло. Собственно, случилось то, о чем я вас и предупреждал. Только в этот раз дело зашло дальше, чем даже я мог подумать.

– Позвольте все-таки узнать, почему фон Шторн оказался на свободе? – хмуро осведомился действительный статский советник.

Толмачев покачал головой: его превосходительство совершенно не желает понимать намеков и иносказаний. Что ж, придется говорить напрямую. Барона отпустили, не найдя в его действиях преступного умысла. Все предъявленные Загорским доказательства признаны не имеющими отношения к делу. Археология к числу преступлений не относится – пока, во всяком случае. Заодно отпустили и барышню… как ее там, Котик, кажется. И башибузука Ячменева тоже. Убийца, эстонец, конечно, пойдет на каторгу. Однако действовал он в одиночку, на свой страх и риск.

На лице действительного статского советника заиграли желваки.

– Ну, убийства – бог с ними. Но как же золотой конь Батыя? Или попытка украсть такую ценность уже никем в преступление не ставится?

Толмачев поднял брови.

– Какой золотой конь?

– О котором я писал в рапорте. Золотой конь, из-за которого, собственно, и начался весь сыр-бор.