Солнце сияло

Ловец оказался владельцем фотомагазина на Новом Арбате – неподалеку от дома Ульяна и Нины, где началась моя московская жизнь. Сам магазин находился на первом этаже и занимал совсем небольшое помещение, а на втором этаже Ловцу принадлежало еще одно помещение, и вот там можно было устроить танцевальный зал. Правда, сейчас этот гипотетический танцевальный зал устроить было нельзя – все громадное пространство занимали упакованные в шелестящий блескучий полиэтилен диваны, кресла, банкетки: какая-то фирма арендовала помещение под склад мягкой мебели, привезенной из Германии, Италии, Франции. «Вот сколько простора. Вполне достаточно места», – сказал он мне, обводя рукой слоновье-гиппопотамьи стада пришельцев из дальних стран. Слова его подразумевали, что места, где разместить музыкальную студию, хватит – какие проблемы. Он хотел иметь здесь не склад, а храм искусства. Впрочем, такой храм, чтобы он приносил и доход. Реальный, весомый, устойчивый. Чтобы это был и храм, и деловое предприятие в одном флаконе. Звукозаписывающая музыкальная студия, казалось ему, – это могло бы быть именно то, чего просила душа. «Заканчивается договор на аренду – и простите, господа, не имею возможности возобновить его, вывозите свой товар, ничего не поделаешь. Здесь, как я представляю, не одну, а две, три студии оборудовать можно», – делился он со мной своими планами уже за чашкой кофе и рюмкой коньяка «Отар» в своем кабинете по соседству со слоновье-гиппопотамьими полчищами, сидя на одном таком отборном представителе этого племени и усадив на подобный меня. Какое минимальное оборудование нужно для студии, для записи какой музыки выгоднее всего ее оборудовать, какие в студиях обычно арендные ставки – вот вопросы, что интересовали его, о чем он и хотел со мной посоветоваться. Музыкальная студия – это была его мечта, его Рио-де-Жанейро, его гора Килиманджаро.

Не знаю, как он стал хозяином магазина и футбольного поля над ним. Не имею понятия, как он вел дела, чтобы на него не наехали, была ли у него «крыша», прикрывавшая от этих наездов. Была, конечно. Это я мог сомневаться, начиная работать у бывшего милиционера Феди в киоске, а теперь я бы никому не поверил, кто бы сказал мне, что ведет свои дела сам по себе, без всякого прикрытия. Но Ловец никогда со мной не говорил об этом. У него не было привычки делиться своими проблемами, чтобы разгрузить психику. Он был удивительно твердый человек. Мы с ним говорили о музыке, музыкальной технике, музыкантах и исполнителях, на всякие отвлеченные темы, и никогда – не помню такого! – о его бизнесе. Да надо сказать, до того случая, когда он вызволил меня из капкана, в который я залетел, мы вообще не слишком много говорили. Тогда, в день знакомства, – да, я просидел у него часов пять, и мы, под кофе и коньяк «Отар», переговорили, казалось, обо всем на свете, а потом мы в основном перезванивались по телефону, и то не часто. А виделись и того реже, считанное число раз. Вернее, раз-другой – так будет точнее.

«Загогулина» моя оказалась куда большего размера, чем я предполагал. Лист бумаги, отведенный под нее, закончился, а она все длила себя и длила, далеко выйдя за его пределы и требуя для себя новых и новых листов. Лето отдышало теплом, отсияло солнцем, отласкало глаз возбуждающе-умиротворяющим сочетанием изумруда и ультрамарина, а я продолжал ковыряться в треках, слушал их, сводил, вдруг обнаруживался брак в записи живого звука – и приходилось снова подвешивать к потолку одеяла, устраивать перезапись, и эта перезапись опять оказывалась неудачной. Вокруг все говорили об отдыхе в Турции – как там было замечательно, как оттянулись, наплавались, наелись фруктов, – и Тину тоже сжигало желанием отпробовать от новых возможностей, она пилила и пилила меня этой Турцией – и допилила: две осенних недели я провел с нею и ее сыном в измотавшем меня курортном безделье, не отдав туристической индустрии бывшей Османской империи только последней сорочки, и по возвращении месяца два тем лишь и занимался, что, высунув язык, метался по Москве – от Лени Финько до Бори Сороки, – восстанавливая закупоренный финансовый кровоток.

И так подступил еще один Новый год, а у меня все еще не было ничего готово; теперь вокруг говорили о смертельной болезни исчезнувшего с экранов Ельцина: «Нужно было летом избирать его президентом!» – я даже не вслушивался в эти пересуды: затянувшаяся история с записью измотала меня так, что я жил с ощущением, будто занимаюсь ею полжизни.