Солнце сияло

Юные особы, что ждали меня в компьютере, чтобы с помощью правильных кремов сделать себя счастливыми, неизбежно получили отставку. Как они ни вопили о своих правах на меня, вернуться к ним сейчас я был не в силах. Под раздирающие душу стенания юных особ я свернул окно с ними в маленькую плашку внизу экрана – предпочтя их щебечущему обществу щетинистое общество музыкальных редакторов, обитавших у меня в записной книжке толпой довольно изрядных размеров.

– Что? – неординарно ответила мне телефонная трубка, когда я набрал нужный номер. И я тотчас вспомнил, что именно так же она отвечала, когда я звонил на эту радиостанцию, предлагая им мой диск, а значит, я попал куда следовало.

Объяснение вышло вязким и мутным. Человек на другом конце провода никак не мог понять, о чем речь, сердито одергивал меня и все время пытался прервать разговор; ничьей неизвестной музыки мы не передаем, повторял и повторял он мне в десятый раз, не могу я вас вспомнить, как вы звонили, никаких дисков со стороны я не брал, – пока, наконец, мне не пришло в голову напеть ему тему композиции, что прозвучала по радио.

Я напел – и теперь трубка ответила мне молчанием. Если молчание можно считать ответом. Оно длилось, длилось, и я не выдержал:

– Что вы молчите?

– Что-то я не понимаю ничего! – Голос человека на другом конце провода полыхнул неприязнью. – Это, вы говорите, ваше?

– Именно, – подтвердил я.

– Что за бред! – К неприязни в голосе моего собеседника добавилась брезгливость. Словно бы ему пришлось взять в руки лягушку. – С какой это стати?

Предзнание чего-то ужасного и непоправимого обрушилось на меня.

– Что значит «с какой»? – вопросил я, почти физически ощущая груз рухнувшего на меня предзнания. – Это моя вещь, я вам весной предлагал диск, но вы отказались. А сейчас вы передавали. Это с него!

– Не знаю, – сказал голос в трубке. – Не знаю, что у вас там за диск, не видел, не слышал, в руках не держал. А это был такой Бочаргин, его группа. Все! Ответил. И хватит мне мозги полоскать.

Я сидел, свесив между ногами коротко вопящую сигналами разъединения трубку, и не видел, что около меня стоит Тинин сын.

– Что? Объявляли тебя? – решился спросить мальчик, и я, наконец, осознал его присутствие рядом.

– Не совсем, – сказал я – со всею возможной бодростью, на которую был способен.

– Да? Это как? – поразмыслив над моим ответом и не удовлетворившись им, спросил он.

– Буду разбираться! – еще таинственнее, чем до того, и стараясь еще бодрее, произнес я.

Мальчик вернулся к себе за парту делать уроки, а я выключил компьютер и отправился на кухню варить кофе. Ни о каком возвращении к юным особам с их заботой о красоте своей кожи нечего было и думать. Мозги у меня сейчас лихорадочно пытались переварить информацию, полученную на станции.

Сомневаться в ее достоверности не приходилось. И потому, что редактору не было никакого смысла называть имя Бочаргина вместо какого-то иного, и потому, что перед глазами у меня так и стоял тот плешиво-длинноволосый тип из бочаргинской компании, Сева по имени, как он с полуснятыми наушниками на голове, оттопырив зад, пригнулся перед монитором в позе уже полной готовности отлететь от компьютера, щелкает мышью, закрывая окна, и в кармане курточки у него – диск с файлами моей музыки. Бочаргин хотел получить мои записи, и он их получил. И не в виде полуфабриката, как было бы, не застукай я этого плешиво-фиксатого у компьютера, а в виде законченного продукта. Пускай в эфир, как есть, не нужно ничего и перезаписывать.

Только вот через кого у него оказался диск? Кто ему дал его?

Мне вспомнилась история с песней, которую у меня стибрили Арнольд с Ларисой. Нынешняя история получалась куда круче. Мало того, что Бочаргин получил все в готовом виде, но там была одна песня, а здесь – целый диск, и что если ему захочется усыновить его весь, с начала и до конца?

Я даже застонал, подумав о таком. Кофе у меня, поднявшись шапкой, выплеснулся из чазве, и я, выключая конфорку, с удовольствием выматерился.

Собственно, это не имело значения, не стоило об этом и думать, через кого диск оказался у Бочаргина. Все же десятка два я раздарил. В том числе получил его от меня и тот самый Вадик, который притащил тогда с собой плешивого Севу. И кстати, ни на одной из радиостанций, куда я давал диск, мне его не вернули.

Кому я первому позвонил с известием о происшедшем, был, естественно, Юра Садок.

Юра, выслушав меня, ответил молчанием. Как тот редактор с радио, когда я напел тему. Ухо мое только улавливало в трубке разнообразные отдаленные звуки его служебной комнаты в Стакане: казалось, проскрипел под ним стул, упала на стол ручка, кто-то еще, присутствующий там, высморкался.

– М-да! – сказал потом Юра со смаком, и в трубке вновь установилось то же молчание с отдаленными звуками.

– Юра! – позвал я его. – Что делать, ну ты скажи мне, что делать, какого дьявола ты молчишь, Юра?!

Через недолгую паузу он отозвался:

– Я думаю. – И тут же, без всякой паузы, добавил: – Ачто я могу придумать?