Солнце сияло

– Юра! – закричал я в бешенстве. – Что ты можешь придумать! Ты наверняка сталкивался с такими делами, представляешь, как их разруливать! В суд мне подавать? Скажи!

– В суд, ха, в суд, – пробормотал Юра. – Если бы все так просто… Бочар человек тертый, он, надо думать, в РАО право первой ночи себе оформил.

– Где? В каком РАО? Что это такое? – проорал я.

– Это аббревиатура, Российское авторское общество значит. Хочешь зарегистрировать свои авторские права – приходишь туда, подаешь заявку, платишь. А вообще, я помню, была одна громкая история в самом начале, как Союз развалился. Там тоже. Там прямо чужие фонограммы сперли, и пел под них один известный довольно певец.

– Ну? – снова вопросил я. – И что?

– Да и ничего. Так, сошло как-то на нет.

Мне не нравилось, как он говорил со мной. Вяло, темно, уходя от прямых ответов. Словно не понимал, что случилось. Ведь тогда, с Арнольдом, когда позвонил мне, наоборот, так и заводил меня, чтоб я действовал.

– Так и что ты мне предлагаешь, не могу понять? – потребовал я от него внятности.

– Что, – проговорил Юра. – Сходи в РАО, давай. Выясни там. Там тебе подскажут. – И добавил: – Я так думаю.

Разговаривая с ним, я не заметил, как выдул весь кофе. Выдул, чашка опорожнилась, и я не получил от кофе никакого удовольствия.

Тинин сын, вместо того чтобы сидеть у себя за партой и делать уроки, стоял в дверях кухни и ждал, когда я закончу разговор.

– Все? Разобрался? – с надеждой спросил он, отсылая меня к тем словам, с которыми я отправил его от себя делать уроки.

Что мне оставалось, как не пойти навстречу этой его надежде?

– Разобрался, – сказал я. – Это Юра Садовников такой есть – помнишь его? – вот, оказывается, он туда диск дал. Сюрприз хотел устроить.

– И получился сюрприз, да?! – разом вспыхивая светом желанной радости, воскликнул мальчик.

– Еще какой! – изображая ответную радость, ответил я. Наверное, изобразить ее у меня не слишком-то получилось, но он вполне удовольствовался моей дубоватой гримасой.

– Поздравляю! – снова протянул он мне руку, и теперь я вынужден был принять ее и ответить на его крепкое мужское рукопожатие.

Дождь лил как из ведра. Как из ведра лил дождь. Лил как из ведра дождь.

Так я развлекал себя лингвистическими упражнениями, стоя на полукруглом крыльце «Русского бистро» на углу Тверской и Мамоновского переулка. Я еще помнил, как это «бистро» было «кулинарией», и Мамоновский переулок назывался переулок Садовских. Один – граф, другие – актерская династия. Граф положил актеришек на лопатки.

Дождь рушился с низкого тяжелого неба сплошной шипящей стеной – странный, не осенний, совершенно июльский дождь. Словно бы запоздалое прощание лета с готовой уйти в стылое предзимье природой, вычесанной уже до черной, пожухлой наготы. Он обильно сеял водяной пылью, она летела и сюда, под жидкую крышу-навес над полукруглым крыльцом, где я стоял, колола лицо и секла одежду. Встреча, что у меня была здесь назначена с Вадиком, притащившим тогда ко мне плешивого Севу, отдвигалась, по крайней мере, на срок, пока в воздухе висела эта водяная стена, естественнее было бы зайти внутрь и ждать Вадика там, за столиком, с чашкой кофе в руках, но я был не способен на это. Понимаю, что тут может почудиться род кокетства – не способен сидеть за столиком, там, где тихо, светло, и попивать кофе, – однако так все и было. Меня трепало лихорадкой действия, я был стрелой, выпущенной из лука, пулей в полете – как стреле прекратить движение к цели, застыть на месте, а затем полететь дальше, как замереть пуле, стремящейся впиться в назначенную ей мишень? Ожидание на крыльце под веющей в воздухе мокрой пылью, в шаге от шумного, струйчатого занавеса рождало обманчивое ощущение движения, пути, совершаемого дела, и хотя этот обман был мне ясен, он в той же мере был мне и нужен.

Выражая всем своим напряженным обликом преодолеваемое страдание, внизу около крыльца возникла фигура под зонтом. Рванула стремительно наверх по лестнице, грозя в ослеплении впечатать сливающий с себя потоки воды блестящий зонт прямо в меня, я отступил в сторону – и в следующее мгновение узнал Вадика. Джинсы у него, от ботинок до самых бедер, были мокры, будто выстиранные. Он летел ко мне, несмотря на такой потоп!

– Потоп не потоп, а что ж тебе ждать меня! – запрещающим любые обсуждения голосом сказал Вадик, когда мы уже сидели за столиком в углу, с дымящимся кофе в чашках – все, как должно, он сбросил ботинки, стащил носки, и его мокрые ноги с мозолистыми пятками были воздеты на свободный стул обсыхать. – Тут тебя колотун бьет, а я где-то там буду дождь пережидать. – Он достал из внутреннего кармана куртки пластмассовый футляр с диском, положил на стол и толкнул ко мне. – Держи. Плейер с собой захватил?

Еще бы я не захватил плейер. Ждать до дома, чтобы прослушать новый диск Бочаргина! Это трудно было себе даже представить.

– Захватил, – сказал я, доставая, в свою очередь, из кармана плейер с маленькими, дорожными наушниками.