Солнце сияло

– Да, – подтвердил груздь из корзины таким голосом, будто внутри его не раздирало от нетерпения услышать то, ради чего он оказался в этой корзине, и важнее всего были для него гастрономические переживания, дарованные ресторанной кухней.

– Это совсем другое дело, как у вас. О каком выполнении договора может тут идти речь? Тут прежде всего необходимо доказать авторство. Иначе говоря, идти в суд. А потом, когда суд признает ваши права, уже и требовать возмещения убытков. Гонорар, компенсацию за моральный ущерб. Но сначала – доказательство авторства. РАО на данном этапе ни при чем. Как мы можем быть уверены, что это действительно ваша музыка?

Получалось, Вадик сказал мне все верно. Черт побери, и чтобы услышать подтверждение его словам, нужно было тащиться сюда и слушать его рассказы о деде-герое времен Отечественной?

– Хорошо, – тем не менее проговорил груздь, старательно демонстрируя, как он внутренне спокоен и важнее гастрономических переживаний для него ничего нет. – Но РАО может мне помочь с адвокатом? Тут ведь, я понимаю, нужен специалист по авторскому праву?

– Безусловно, – согласился внук генерала-героя. – РАО помочь может. – Он вытащил изо рта зубочистку с висевшим на ее острие увесистым шматком мяса, с восторгом осмотрел его, бросил зубочистку на тарелку и, взяв из хрустального стаканчика другую, погрузился в прежнее занятие. – Но только вам следует хорошенько подумать. Адвокату ведь нужно платить. И платить прилично. Стоит ли овчинка выделки? Этот ваш… как его, Бочаргин? Он, вы говорите, только начинает раскручиваться, из подполья. доходов там, надо полагать, особых еще нет, много с него не снимешь. Едва ли, Саша, вы окупите свои затраты на адвоката. Весьма сомнительно. Даже так: только протратитесь. Причем крупно.

– И что же мне? – спросил груздь. Наверное, на этот раз не слишком хорошо справившись с голосом и выдав свои чувства.

– Быть впредь осторожней, – сказал внук генерала-героя. – Все, что реально могу вам порекомендовать. А там смотрите.

– Прошу вас, – появился около стола официант, опуская передо мной каппучино, стоявший над чашкой рыжей каракулевой папахой. – Пожалуйста, – обойдя стол, поместил он каракулевую папаху перед нужным мне человеком.

Кофе мы выпили в молчании. Груздь все понял, у груздя больше не было вопросов. А нужный мне человек все сказал. Не мог сказать это там у себя! Или ему нужна была компания для ресторана?

Зачем я нужен был ему в ресторане, выяснилось через пять минут, когда нам принесли счет. Официант принес его в таком же громадном складне телячьей кожи, что и меню, хотел было положить посередине стола, но, уже кладя, передумал и поместил поближе к моему сотрапезнику. Тот вел себя завсегдатаем, заказывал и распоряжался, кому и было предъявлять счет.

Официант ушел, оставив нас наедине с удовольствием знакомства со счетом, и внук генерала-героя, взяв складень, даже не раскрыв его и не глянув в счет, протянул увесистый вольюм мне.

– Думайте что угодно, дружище, – сказал он, – но платить придется вам. У меня нет денег.

Я посмотрел ему в глаза. Он спокойно выдержал мой взгляд, не отведя глаз. Они смотрели ясно, чисто и благостно. Последнее, наверно, являлось следствием трехсот граммов «Хенесси».

Ну и что бы кто сделал на моем месте? Я заплатил. Я посчитал этот обед гонораром за полученную мной консультацию. Как оно, собственно, и было. А кроме того, внук генерала-героя наглядно продемонстрировал мне мои возможные траты, решись я на судебную тяжбу.

В тот день к вечеру я весь пошел красными пятнами. Они вылезли у меня на лице, груди, бедрах, руках, ногах – везде, не минув и соловья. Вся эта прелесть невыносимо чесалась, спать было невозможно – за неделю, что они меня украшали, заставив безвылазно сидеть дома, я едва не двинулся умом. Тина назвала это идиосинкразией на человечество. Потом, когда мне стало полегче, мы с нею вдосталь наизгалялись над моим организмом, стараясь перещеголять друг друга в определении того, на что именно у меня аллергия.

Но как бы там ни было, с той поры, стоит по мне прокатиться какому-нибудь катку, вместо того чтобы стать плоским, я немного спустя неизбежно покрываюсь этими красными пятнами, – и неделя жизни из жизни выброшена.

– На вот, познакомься, – бросила мне Тина изжеванно-мятую, всю в заломах и перегибах, откровенно побывавшую во многих руках газету, в которой по типу верстки я тотчас опознал «Московский комсомолец». – Увидела у одной на работе, отобрала. На всякий случай нужно тебе, наверно, знать.