Солнце сияло

– Где ему быть, сидит водку жрет, – с выражением глубочайшей благости на лице (понимай все наоборот) сообщила соседка в ответ на мой вопрос, дома ли Бочаргин. Посторонилась, впуская меня, закрыла за мной дверь и молча удалилась к себе, предоставив мне свободу действовать дальше по своему усмотрению.

Я постучал в дверь бочаргинской комнаты и, не дожидаясь ответа изнутри, открыл ее. Картина, что предстала моим глазам, отразилась, должно быть, у меня на лице чудовищнейшим ошеломлением.

За тем же памятным мне журнальным столом величиной с небольшой аэродром сидели трое: сам Бочаргин в своей черной квадратной бороде, как в раме, ветеран подпольного рока человек-маска, лысоголовый Колёсник, а третьим в этой компании был Юра Садок.

Юра, увидев меня, похоже, получил удар в солнечное сплетение не меньшей силы, чем я. Он сидел, смотрел на меня, и в его позе была такая окаменелость – можно предположить, позвоночный столб ему во мгновение ока схватило известняковым корсетом. Но в тот миг я еще не подумал о том, о чем подумаю чуть позднее.

– Привет, Бочар, – сказал я, вступая в комнату.

Так же, как и в прошлый раз, Бочаргин издал вместо ответного приветствия странный хриплый звук, напоминающий звук открытого водопроводного крана, в котором нет воды.

– Во ё-моё, – произнес Колёсник, придя в движение всеми своими морщинами, напоминавшими сетку баскетбольной корзины. И вновь, уже с восклицанием: – Во ё-моё!..

Я прошел к столу, взял стоявшую посередине полную на две трети квадратную литровую бутылку «Old whisky» за горлышко и поводил перед лицом у Бочаргина:

– Вот этой банкой тебе по черепушке, было бы справедливо, да?

Это я говорил, это я бы хотел сделать, но сделать это в действительности я бы не смог. Бутылкой по голове – как можно. Тем более первым. Хотя, чтобы получить фору в драке, рекомендуется бить именно первым.

Бочаргин разомкнул губы и, сначала прохрипев пустым водопроводным краном, затем сделался членоразделен:

– А я думал, ты выпить хочешь. Садись, выпьем.

– Ты хотя бы треки переиграл, – сказал я. – Лень заела? Или в целях экономии?

– В целях экономии, – отозвался Бочаргин. Он был несокрушим в своей квадратной угрюмой чугунности. Об него, наверное, можно было разбить десяток «Old whisky» – ему бы ничего не стало.

– Ну? – спросил я. – И что будем делать?

Бочаргин пожал плечами:

– Я предлагаю: садись, выпьем.

– С человеком, который меня обокрал?

Бочаргин не бросился опровергать мои слова. Ответом мне было новое пожатие плеч:

– Не хочешь – не пей.

– И не мешай людям выпивать, – подал голос Колёсник, приведя в движение баскетбольную сетку своих морщин.

Юра сидел молчал. И все пребывал в той же окаменелости, в которую впал, увидев меня. Только в какой-то момент взялся рукой за косичку, подержал ее в горсти – и опустил руку, вновь замер. И теперь он не глядел на меня. Теперь глаза его были уведены в сторону, словно взгляд ему приковало там что-то такое, от чего он никак не мог оторваться; он смотрел туда – и ничто на свете не могло бы заставить его отвлечься от созерцания, в которое он был погружен.

– А ты, Юра, что здесь? – принуждая его голосом все-таки взглянуть на меня, спросил я. – Ты будто не знаешь, что он за негодяй!

Юра не шелохнулся. И не оторвал взгляда от того, что так старательно созерцал. Зато шелохнулся – подпрыгнул на тощем заде, передернул баскетбольной сеткой лица Колесник:

– Ты, кент, – садясь на связки, хрипло проговорил он, – волну не гони! Тут люди – пуд соли вместе съели, не хочешь пить – вали отсюда мелкой шаландой!

Потом я долго пытался расшифровать, что он имел в виду под мелкой шаландой, даже при случае выспрашивал у людей, имеющих отношение к морю, есть ли такое выражение и что оно значит, но так мне это и не удалось выяснить. А тогда, надо сказать, мне было не до того, чтобы вникать в тонкости жаргонной лексики.

– Слушай, Юра, – сказал я, – так ведь, глядя на тебя, можно подумать Бог знает что. Вплоть до того, что ты заодно.

Я произнес это – и меня осенило. Мне вдруг вспомнилось, как он странно повел себя, когда я принес ему диск, как странно среагировал на сообщение, что я звучу по радио под именем Бочаргина, и ни разу не позвонил потом, хотя должен был позвонить тысячу и один раз, мне вспомнилось это – и все выстроилось в некий ряд, все стало ясно, прозрачно, понятно.

– Юра, – обмирая, протянул я. – Так это ты?

– Что я? – оторвался наконец от предмета своего созерцания, взглянул на меня Юра.

– Это ты ему диск передал?

– Тебе не один хрен?! – хрипло крикнул Колёсник.

– Вот именно, – уронил Бочаргин. – Не хочешь пить – сваливай, еще тут по чужим домам без спроса шататься!

Рука моя по-прежнему сжимала горлышко «Old whisky». Я почувствовал, что должен разбить эту бутылку, раз уж она оказалась у меня в руках. Если не могу о голову Бочаргина, то уж тогда обо что-то, что для него несомненная ценность.

Эта ценность тотчас и попалась мне на глаза. Это был синтезатор.