Солнце сияло

Мы встретились все в той же комнате, где руководство агентства смотрело мои клипы. Из них всех был только арт-директор, и со своей бьющей в глаза костистостью и короткой стрижкой, высвечивающей контуры черепа, он казался человеком Барана, тогда как худой директор с измученными глазами – случайным недоразумением в этой компании.

– Что, Саша, – сказал Баран, когда мы расселись, – с работой я твоей ознакомился, претензий куча, но парень ты способный. Тем более, как меня известили, ты так и рвешься. Рвешься, да?

Разумеется, у меня не было сомнений, что, прежде чем нам встретиться, ему показали мои клипы. Хотя Гена и объявил мне: «Берешь – и делаешь», – деньги доставал из своего кармана Баран (даже если и не из своего), и решать окончательно, буду я делать клип или нет, предстояло ему и только ему. Но все же покровительственность тона, с какой он приступил к нашему разговору, заставила меня всего встопорщиться.

– Я согласен, – коротко отозвался я.

– Он согласен! – вперился в меня взглядом «друг». – Да счастлив должен быть! Сам Баран тебе дает делать!

Они и между собой звали его Бараном! Оставившее меня было чувство юмора вмиг вернулось ко мне, я сумел удержаться от смеха, только напрягши всю волю.

– «Согласен» и «счастлив» – с одной буквы, – выдал я. – Как великий пролетарский поэт Маяковский говорил? «Мы говорим Ленин – подразумеваем партия. Мы говорим партия – подразумеваем Ленин». А даже не на одну букву.

Это было полным бредом – то, что я выдал, но и «другу», и самому Барану понравилось. Друг удовлетворенно пошевелил ноздрями и, скрестив руки на груди, откинулся на спинку стула, а Баран хлопнул себя по ляжкам:

– Неплохо! Вот такой клип мы и должны выдать: чтоб стебалово из него так и лезло. Чтоб с патетикой, но чтоб стебалово.

Гена, сидевший до того молча, напомнил о том, что он арт-директор и сидит здесь не для мебели:

– Патетика и стебалово – соединение убийственное.

– А мне и надо, чтоб было убийственно, – сказал Баран.

– Но если постараться, то соединить можно, – словно к этому он и вел, завершил свое замечание Гена.

В этот момент, несмотря на всю костистость, он так живо напомнил мне Лёню Финько, что мои сомнения относительно его соответствия должности полностью рассеялись.

– Соединение несоединимого – главный признак высокого мастерства, – добавил он еще.

И посмотрел на меня.

Я, впрочем, ничего на это ему не ответил. Мне предстояла практическая работа, и теоретические выкладки меня не волновали. На опыте прежних клипов я прекрасно знал, что, когда начинаются реальные съемки, потом монтаж, все эти предварительные разговоры обесцениваются в прах и ничего не стоят. Задумывалось одно – выходит другое, и никто уже не помнит, что там задумывалось.

Тем не менее на утряску сценария ушло больше месяца. Лето катилось в жарком блистании солнечной упряжки, направляемой твердой рукой Гелиоса, – велосипед мой бездельно стоял в коридоре, заваливаясь вещами и мягчея шинами, и я ни разу никуда не выехал даже искупаться. Вариант, утвержденный сегодня, оказывался негоден назавтра, мозги у меня кипели, отказываясь варить, и Гена все время, во всех ситуациях был на стороне Барана, не поддерживая меня ни в чем, можно сказать, мне приходилось сражаться на два фронта.

– Не убийственно, – говорил Баран – как самый весомый аргумент, отвергая результат моих очередных ночных бдений, уже, надо полагать, и забыв, откуда он вынес это определение.

– Подтверждаю, – неизменно исходило из костистого Гениного рта.

Оказались испорчены даже съемки – наверное, самая нервная, но точно и самая праздничная часть работы.

Постройка декораций, подбор реквизита, отбор актеров, переговоры об аренде техники, переговоры с визажистами, звуковиками, рабочими, переговоры об аренде павильона – всё позади, все и вся на месте, и осветители, потребовав в последний момент от тебя неизменной доплаты, и прямо сейчас, а иначе никакого света не будет, выставили, наконец, освещение, как должно, можно кричать «Мотор» и включать камеру. Пленка после проявки окажется в таком зерне – хоть рыдай, оцифровка даст такое искажение цвета – рыдай еще пуще, но все это будет потом, за перевалом съемок, а пока – океан света, твой крик «Мотор!», стрекот камеры, и сорок человек, слившись дыханием, работают на то, чтобы этот стрекот оказался удачен.