Солнце сияло

Я знал это молчание, оно мне не было внове. И я ждал, когда ему придет совершенно неизбежный конец, без особого замирания сердца. Хотя и не без того.

Кто оказался слабым звеном – это Баран.

– А? Что? Как, а? – произнес он, обводя всех по очереди взглядом – от своего «друга» до финансового директора.

Я впервые услышал в его голосе нотки неуверенности. А пожалуй, в нем была и искательность.

Генеральный директор, проскрипев крутящимся креслом, повернулся ко мне. Руки его были уперты в колени и вывернуты локтями наружу.

– С болтов слетел? – с яростью проговорил он. – На порно потянуло? Ты б еще елдак крупным планом, на весь экран, и как он засаживает! Куда с таким клипом, в подпольных клубах показывать?

Он, несомненно, имел в виду постельную сцену. Но получалось, раз обращался ко мне, и отвечать должен был я. В обоих смыслах: отвечать на заданный вопрос и отвечать за сцену.

– Да, – сказал я, – мне это тоже не нравится.

– А какого хрена тогда снимал?!

– Желание заказчика.

– При чем здесь желание? Мало ли какие желания могут быть! Заказчик не обязан знать наши проблемы! А ты что, не знал, что снимаешь? Не видел, чем пахнет? Ты заказчику объяснить должен был! Донести до него! Заказчик что, не понял бы?! Заказчик что, не понимает ничего?!

– А что такое-то? – спросил Баран. В голосе его звучала все та же искательная неуверенность.

Сейчас самое время было вступить в разговор Гене. Сказать о том, о чем не сказал тогда, при подготовке к съемкам. И о чем без его поддержки не удалось достаточно внятно сказать мне.

Но, как и тогда, он молчал. Сидел, сжав свои костистые губы, костисто вперив взгляд в пространство перед собой, – будто весь этот разговор его не касался.

Ничего другого, как взяться за объяснение самому, мне не оставалось.

–Я вам говорил, Алексей, – сказал я, обращаясь к Барану по имени, чего обычно избегал, иначе как «Баран» он во мне не звучал, – я вам говорил, что с такой постельной сценой клип могут взять только в ночные эфиры. Ана дневное время, тем более в прайм-тайм – исключено.

– Как это исключено? – В голосе у Барана появилась сила. – С какой стати? Что такое?! – Эти последние слова он адресовал уже генеральному директору, и голос его на них окончательно налился тяжелым, слепым исступлением.

Генеральный пожал плечами. Теперь, когда настал его черед отвечать Барану, та ярость, с которой он упражнялся на мне, странным образом куда-то исчезла, словно ее и не было.

– Да, к сожалению, – сказал он. – Все так. Не возьмут ни в прайм-тайм, ни на день. – Он как бы оправдывался перед Бараном, просил прощения и чтобы тот вошел в его положение. – Не знаю, почему режиссер не сумел объяснить вам все это дело. Должен был.

Я внутренне взвился. Я должен был! А Гена? На что тогда у них арт-директор?

Толку, однако, если б я взвился не только внутренне, не было бы никакого. Кого сейчас волновало, как оно все происходило тогда, когда мы обговаривали сценарий.

– В принципе, – сказал я, – можно убрать всю сцену. Я представляю, как это сделать. Материал в исходниках есть, вполне можно использовать на замену.

Я еще договаривал – раздался рев. Это был Баран.

– Что?! – ревел он иерихонской трубой. – Убрать? Ты, падла, думаешь, что несешь? Я тебе плачу, падла, а ты мне такой базар разводить? На хрен мне клип без нее! Я плачу, чтоб убийственно было! Убийственно!

Снести от него «падла» стоило труда, но потом мне придется наслушаться от него и не такого.

– Волки должны быть сыты, а овцы целы, – раздался голос Гены. Что лично на меня произвело куда большее впечатление, чем оскорбление Барана. В конце концов от Барана рано или поздно непременно должно было ждать чего-то подобного, а раскрывший рот Гена – это было все равно, как если бы заговорил Сфинкс.

– Да, вот давай! – вскинул руки генеральный директор, призывая всех обратиться вниманием к Гене. – Давай, какие у тебя соображения. У нашего арт-директора, – скрипнув винтом кресла, повернулся он к Барану, даже весь подался к нему, – глаз – алмаз, он скажет – как бритвой, но чтоб отрезать лишнее – никогда!

– Ну? – сурово понукнул Гену Баран.

Оживший Сфинкс изверг из себя целый словесный фонтан:

– Немного смягчаем сцену. Чуть-чуть. Подрезаем уголки. Здесь секунду, здесь две. По самой малости. И разбиваем ее на две части. Что, кстати, будет для нее только лучше. Ей это даже требуется. – Гена сфокусировал взгляд на мне и ткнул в меня пальцем: – Ты, между прочим, и сам это должен был сделать. Без того.

Моего ответа, со всей очевидностью, не требовалось.

– Это какие такие уголки? Какие секунду-две? – все так же сурово вопросил Баран. Но вопрос его свидетельствовал, что крючок заглочен и рыбу можно тянуть.

– Давайте смотреть. Прямо сейчас и наметим. – Гена глянул на меня своим костистым взглядом и протянул руку, требуя отдать пульт. Взял его, направил на телевизор, пригото-вясь запустить пленку. – Скажем, вот то место, где ее рука ползет по бедру и она пальцами все ближе, ближе. Вот там чуть-чуть раньше оборвать. Вполне можно чуть раньше.