В агентстве настолько не были готовы к решению Барана отказаться от клипа, что у них не оказалось никаких домашних заготовок, чтобы вести такой разговор. Они все трое несли свое, все вразнобой, они боролись с Бараном поодиночке, и он укладывал каждого из них одной левой:
– Я сказал! Я сказал! Я сказал!
Он дал им сутки на то, чтобы вернуть деньги.
– Иначе придется пожалеть, – неожиданно раскрыл рот его директор, беззвучно просидевший все время, когда они поднялись уходить, и я обратил внимание, что звуки его тихого, словно бы изможденного голоса заставили всех троих – и костистого Гену, и генерального, и финансового директора – чуть ли не вздрогнуть, произведя, пожалуй, большее впечатление, чем весь рев Барана.
Агентство сочло за лучшее вернуть деньги Барану. Так я узнал, сколько они взяли себе, дав мне на производство двенадцать тысяч. Почти две трети: восемнадцать. Иначе говоря, клипу полагалось выглядеть на полновесные тридцать. Но главное было не в этом; в конце концов я мог не браться снимать за двенадцать. Они сумели каким-то образом договориться с Бараном так, что отдали ему лишь эти восемнадцать, а двенадцать должен был вернуть я. Я их получил, они прошли через мои руки – вот мне и возвращать. Но если восемнадцать тысяч агентства были его чистой прибылью и, должно быть, в целости-сохранности лежали в сейфе, а если и не все восемнадцать, то большая часть, от моих-то двенадцати остались рожки да ножки. Я-то все раздал, раскидал – где по штуке, где по сотне, – в осадок у меня выпала какая-то несчастная тысяча: мой гонорар да еще то, что я должен был заплатить видеоинженерам за незавершенный монтаж.
– Нас это не интересует, – своим тихим изможденным голосом сказал мне в трубке директор Барана, прервав мои объяснения. – Нет клипа – должны быть деньги. Ты взял – тебе и возвращать.
Когда мы говорили с ним по телефону в прошлый раз, он еще обращался ко мне на «вы».
– Да откуда вы знаете, что я их брал! – воскликнул я, прибегнув в отчаянии к детсадовскому приему самозащиты. – Может, я и не брал!
– У нас твоя расписка агентству в их получении, – спокойно ответил директор.
Так наш разговор и шел все по одному и тому же кругу: я пытался убедить его в несправедливости требований Барана – деньги были даны агентству, с агентства должно и спрашивать, он твердо и непреклонно стоял на своем: отдавать мне.
В какой-то момент я сорвался: бешенство, душившее меня, оказалось больше той меры, что я мог выдержать. Я прервал разговор с директором, не дав ему договорить какой-то фразы, – как уже было.
После чего владевшее мною чувство пронесло меня галопом по всей квартире из конца в конец и вышвырнуло на стоявший с распахнутой дверью балкон, где я, ухватившись за железные перила и что есть силы сотрясши их, наконец, совладал с собой. Двенадцать тысяч! Слишком непомерной получалась плата за мою дурость. А это уж точно была дурость – браться за клип Барана. Следовало рвать когти, как только увидел его.
Я оперся о перила и посмотрел вниз. Земля еще вся была скрыта зеленой пеной листвы. Лето стояло теплое, с дождями, и, несмотря на последние дни августа, кроны деревьев сохраняли зрелую пышность, а желтая краска еще даже не окропила их.
Я вспомнил, что так же стоял на балконе, держась за перила, и смотрел вниз три года назад, вскоре после того, как мы с Тиной сняли эту квартиру. Только уже все-таки был сентябрь, и внизу все полыхало. Я тогда только что сдал очередной ролик, карман мне жгла не слишком тугая, но и не тощая пачка зеленых с изображением американских президентов, за спиной у меня была постель, хранившая следы бурной ночи, и я, глядя на цветное полыхание внизу, предвкушал, как мы с женой отметим вечером сдачу ролика и желанный гонорар. Предвкушением все и закончилось. Телефонный звонок Юры Садка, сообщившего мне о моей песне по телевизору, отменил все прежние планы. С того звонка у меня началась другая жизнь.
Прерванный мной звонок страдающего кишечником директора Барана тоже принес мне новую жизнь. Только я этого еще не знал.
Я простоял на балконе минут пять, потом зашел внутрь и закрыл балконную дверь. Быстро обошел всю квартиру, запер все окна, освободил стоявший в прихожей велосипед от заваливших его за лето вещей и, не накачивая спустивших камер, выкатил с ним на лестничную площадку. В прошлый раз директору Барана с «другом» понадобилось полчаса, чтобы добраться до меня, следовало оставить дом и уехать подальше до истечения этого срока.