Солнце сияло

Пошел несинхрон изображения и звука, части расчлененных эпизодов отказывались занимать свои новые места, выталкивали с прежних мест эпизоды другие, две склейки, что требовалось переделать, разом превратились в двадцать две, если не в тридцать три. Этого, правда, и должно было ожидать, я это все и предвидел и заранее настроился на долгую тягомотную работу. Но Баран, сидя рядом со мной перед монитором, занервничал. Ты что, на хрен, все развалил, разъехалось же, блин, все, это сколько теперь собирать, то и дело слышал я от него.

Впрочем, в первую ночь Баран вел себя, можно сказать, терпимо. Его снесло с винтов во вторую.

– Куда к херам! – вдруг закричал он – так что дремавшие поодаль на стульях видеоинженеры враз встрепенулись и ошалело уставились на нас. – Куда к херам, ты что, так и будешь тут колупаться?! Демонстрируешь мне, как ты тут пашешь? В гробу я видал!

– Поспешность нужна при ловле блох, – безмятежно сказал я.

И получил:

– Все, повтирал мне очки! Будешь сейчас клеить, как я скажу!

– Долго думал? – парировал я.

Вот когда на меня обрушилась та лавина, в которой «падла» было если и не самым нежным, то одним из достаточно мягких выражений. Не знаю, как вел бы себя на моем месте кто-то другой. Но чтобы сравнение было корректным, ему перед этим пришлось бы пройти не только через опыт обсуждения клипа, но и удовольствие приема у себя в гостях «друга». Час, не меньше, я барахтался в этой лавине, пытаясь объяснить Барану, почему нельзя монтировать, как ему хочется. Однако объяснить ему что-то – это было не в моей воле. И я сдался. Что ж, снова решил я, пусть будет по его. Пусть ткнется носом в свое дерьмо. Принять клип с его монтажом агентство просто-напросто не могло. Деньги платил Баран – это так, но за качество клипа отвечало агентство. Чем-чем, а своей профессиональной репутацией они рисковать бы не стали.

Чтобы отмонтировать клип, как это представлял себе Баран, нам хватило всего двух часов. К рассвету, когда обычно работа в самом разгаре, мы уже поднялись со своих мест. Расплачиваясь с видеоинженерами, в ответ я получал сочувственное подмигивание и ухмылки, которые в переводе с языка мимики означали: «Ну, ты и попал!». Баран имел самый довольный, победительный вид и время от времени взревывал то одной, то другой музыкальной фразой из этой своей клиповой песни, что и без того колотилась в ушах, как звуковая галлюцинация. Чувство победительности рождало в нем, должно быть, известную благость, и, когда мы вошли в лифт – он, я, его заморенный директор, не раскрывавший без нужды рта, – оказались на десяток секунд притиснутыми друг к другу в тесном пространстве кабины, Баран хлопнул меня по плечу и потрепал по нему:

– Что, Саша? Видал? Учить вас и учить! А то вы все гениев из себя корчите.

Я промолчал. Я-то знал, что нас ждет, когда мы покажем этот вариант клипа в агентстве.

Я знал, что нас ждет в агентстве, и уже понимал, во что влип. Но все же я не мог себе и представить, во что действительно влип и что ждет меня впереди.

Однако не представляли себе всех последствий и в агентстве, когда разносили представленный вариант в пух и прах. Что из того, что они полагали – это мой монтаж и несли меня. Если бы им было известно, кто реально монтировал клип, ничего бы это не изменило. Единственно что они были бы сдержанней в выражениях.

Вместо того чтобы уйти в сторону, предоставив мне возможность спокойно доделывать клип без его непосредственных указаний, Баран объявил, что посылает агентство на все три, стоящие торчком, и еще туда, куда эти три, стоящие торчком, вставляются. В завершение своего заявления он потребовал обратно все деньги, которые заплатил агентству.

– И без понтов! Выложили – и разбежались! А будете понты гнать – потребую еще за моральный ущерб, – подвел он черту под своими требованиями.

– Подождите, Алексей, что вы, давайте остыньте. – Генеральный метнулся глазами на финансового, на арт-директора, и я отчетливо прочитал в его взгляде испуг. Нет, такой поворот в их раскладе предусмотрен не был. – Если вас не устраивает режиссер – это вопрос решаемый.

– Я сказал! – проревел Баран иерихонской трубой. – В гробу я вас всех, вместе с режиссером!

На этих его словах солнце, весь нынешний день бродившее за облаками, прорвалось сквозь их ватный щит победным снопом света, наполнив серый, мрачный до того воздух комнаты, где мы сидели, яростным праздничным ликованием. Казалось, природа напомнила в этот миг нам всем о неких высших и вечных истинах, которые единственно и сущностны в жизни и о которых нельзя забывать ни в каких обстоятельствах; но никто в комнате не услышал ее голоса.

– Это невозможно, деньги уже потрачены, уже ничего не осталось, – говорил финансовый директор.

– Я сказал! – ревел Баран.

– Я понимаю, Алексей, дело все же лишь в режиссере… – говорил генеральный.

– Я сказал! – ревел Баран.

– Клип, собственно, сделан, только найти решение той сцены. – говорил Гена.

– Я сказал! – не расширяя своего лексикона, ревел Баран.