Сорок одна хлопушка

Хуан Бяо убрал с круглого стола всё, в том числе и немало остывшего мяса. Вот ведь жалость, столько превосходного мяса! Хуан Бяо кормил им цепного пса перед входом на кухню. Эта лениво разлёгшаяся там псина привередливо откусила брошенный ей кусочек и больше есть не стала. Я этой собакой остался недоволен: это уж ты чересчур, в этом мире многие люди вообще не могут позволить себе кусок мяса, а ты, захудалая дворняга, относишься к нему с собачьим презрением.

Отказавшись от препирательства с пошлой собачонкой, я перевёл взгляд обратно и увидел, что обстановка в комнате совсем другая. Мать тщательно протёрла стол белой тряпкой и постелила фланелевую скатерть. Затем из шкафчика в углу достала светло-жёлтые фишки для мацзяна.[62]

Я знал, что в деревне играют в мацзян и играют на деньги. Но отец с матерью никогда этим не баловались. Я и понятия не имел, когда они успели этому научиться. В нашей деревне были и такие, кто из-за пристрастия к игре в мацзян на деньги попадали в полицию. Ещё я помню, что родители относились к игре в мацзян с огромным отвращением. А ещё помню, как однажды мы с матерью, проходя по переулку рядом с восточным флигелем дома Лао Ланя, услыхали доносившийся оттуда стук перемешиваемых фишек. Скривив рот, как при виде чего-то ниже её достоинства, мать вполголоса сказала: «Запомни, сынок, учиться можно чему угодно, только не азартным играм». Она сказала это с таким серьёзным выражением, что вовек не забыть, а теперь сама уже умело раскладывает фишки.

И вот они – мать, отец, Лао Лань и Лао Хань – уселись за стол. Молодой парень в такой же форме, как у Лао Ханя – его племянник и подчинённый – заботливо налил всем четверым чай, отошёл в сторону и уселся покурить. Я обратил внимание на лежащие на столе несколько пачек сигарет высшего класса, каждую пачку можно было поменять на половину свиной головы. Отец, Лао Лань и Лао Хань были заядлыми курильщиками, мать не курила, но с деланым видом закурила одну. Зажав сигарету в зубах и ловко выстраивая перед собой фишки, она немного походила на шпионку, которых нередко можно увидеть в старых кинофильмах. «Не прошло и нескольких месяцев, – подумал я, – а с матерью произошла такая огромная перемена: той неряшливо одетой, всклокоченной Ян Юйчжэнь, целыми днями собирающей утиль, больше не существовало». Перемена с матерью походила на превращение гусеницы в бабочку, настолько она была грандиозной и невообразимой.

Это была не обычная игра. Они играли на деньги, и ставки были высокие. Перед каждым лежала стопка денег, и самой мелкой была банкнота в десять юаней. После того, как кто-то выигрывал, эти банкноты так и летали туда-сюда. Я обратил внимание, что стопка денег перед Лао Ханем становилась всё выше, а стопки перед отцом, матерью и Лао Ланем убывали. Лицо Лао Ханя сияло жирным блеском, он то и дело засучивал рукава и потирал руки, сорвал фуражку с головы и швырнул на диван за спиной. Лао Лань всё время посмеивался, на лице отца сохранялось безучастное выражение. Лишь мать то и дело что-то бормотала под нос. Мне казалось, что неудовольствие матери – притворное, она показывала его, только чтобы Лао Хань остался доволен выигрышем. В конце концов, она заявила:

– Всё, больше не играю, не везёт.

Лао Хань собрал деньги перед собой и пересчитал:

– Сестрёнка, может, вернуть тебе часть?

– Иди-ка ты, Лао Хань, сегодня для начала оставайся довольным, а в следующий раз отыграюсь, – сказала мать, – боюсь, без штанов тебя оставлю.

– Ладно, так уж и оставишь, – отвечал Лао Хань, – не везёт в любви, повезёт в игре, Лао Ханю в любви всегда не везло, вот за игральным столом всегда и везёт.

Я с самого начала следил, как Лао Хань считает деньги, и знал, что за какую-то пару часов он выиграл девять тысяч юаней.