Сорок одна хлопушка

Очевидно, родители были страшно напуганы тем, что сказали я и сестрёнка. Они довольно долго смотрели на нас обалделыми взглядами и, если бы не телефонный звонок, продолжали бы взирать на нас так и дальше. Да, тут необходимо кое-что объяснить: у нас в доме установили телефон, и хоть это был телефон для внутреннего пользования и разговоры контролировались на небольшом коммутаторе в офисе, всё же это был телефон. Он связывал наш дом, дом Лао Ланя, а также нескольких ответственных работников. Мать сняла трубку, и я понял, что звонит Лао Лань. Положив трубку, мать сказала отцу:

– Лао Лань торопит, выходите, говорит, скоро должен прибыть человек из провинциального[63] комитета партии вместе с репортёрами провинциального телевидения и провинциальной газеты, предлагает нам проследить, чтобы всё было в порядке, он сейчас прибудет.

Вцепившись в узел галстука, отец повертел его, снова поворочал во все стороны шеей и хрипло произнёс:

– Сяотун и Цзяоцзяо, о вас мы ещё поговорим вечером, когда вернёмся, но, во всяком случае, вы должны ходить в школу, а ты, Сяотун, должен подавать сестрёнке пример.

– Во всяком случае, – сказал я, – сегодня пойти в школу мы не можем. Сегодня столько всего интересного, такой праздничный день, и если мы пойдём в школу, то будем последними дураками.

– Вы должны постоять за себя! – бросила мать, поправляя волосы перед зеркалом.

– Постоять за себя мы, конечно, можем, но в школу идти – вещь невозможная, – сказал я.

– Вещь невозможная, – эхом откликнулась сестрёнка.

Хлопушка тридцать первая

– Выносите, выносите! Выносите, а я посмотрю.

Во дворе стоял мужчина с гладким, как фарфоровая плитка, лбом и, судя по всему, без особой радости отдавал указания своей свите за спиной. И эта принаряженная свита заголосила на все лады, как попугаи:

– Выносите, выносите, пусть глава провинции посмотрит.

Он, мудрейший, у нас замглавы провинции, свита называет его главой по чиновничьему обыкновению. Из-за дерева спешно появились четыре мастера, измазанные краской с головы до ног, согнувшись, нырнули в ворота храма, промчались передо мной и собрались перед образом мясного бога. Нисколько не посовещавшись и даже не обменявшись взглядами, они поставили его на землю. Я услышал, как бог захихикал, словно маленький ребёнок, которого взрослые щекочут под мышками. Теми же пеньковыми верёвками, что и вчера вечером, они обвязали шею и ноги бога, внесли деревянные брусья, чётким движением согнулись в поясе, взвалили брусья на плечи, разом выдохнули – раз, два – подняли его и осторожно вынесли наружу. Тело бога вертелось, и смех становился всё звонче. Думаю, стоявшие снаружи замглавы провинции и его свита могли отчётливо услышать его. А вы слышали, мудрейший? Божка вынесли из ворот, поставили на землю, сняли верёвки.

– Поднимайте, поднимайте, – скомандовал ганьбу с густой шевелюрой из-за спины замглавы. Это, мудрейший, мэр здешнего города, он в тесных отношениях с Лао Ланем, многие поговаривают, что они побратались. Четверо мастеровых так высоко подняли божка за шею, что его ноги скользили, и он не хотел стоять. Я понимал, что божок специально озорничает, мы в детстве тоже любили так делать. Мэр немилостиво зыркнул на стоявших позади, но в присутствии замглавы провинции не позволил себе гневаться. Его подчинённые тотчас очнулись и, словно пчелиный рой, взялись за дело: кто подпирал ноги божка, кто толкал мастеровых в спину, и в этой суматохе божок, хихикая, встал прямо. Замглавы отступил на пару шагов, прищурившись, смерил божка взглядом, на лице появилось загадочное, непонятное выражение. Мэр и остальные тайком следили за его лицом. Посмотрев издали, замглавы подошёл поближе, потыкал пальцем в живот божка, который от смеха аж затрясся, потом подпрыгнул и погладил божка по макушке. Поднявшийся порыв ветра спутал его еле прикрывавшие лысину волосы, которые снесло на ухо, как маленькую косичку, и это смотрелось довольно потешно. Густую шапку волос на голове мэра ветер спутал в один клок, сорвал и покатил по земле. Стоявшие позади кто тупо уставился на него, кто, втихаря посмеиваясь, зажимал рот. Решившие, что смеяться не пристало, торопились скрыть смех покашливанием. Но все они попали в поле зрения секретаря мэра. Вечером этого дня список всех тайком смеявшихся он положил мэру на стол. Один находчивый ганьбу средних лет с очевидно не сообразной его возрасту прытью догнал парик мэра и вернул его. На лице мэра отразилась неловкость, он не знал, как поступить. Замглавы провинции водрузил на место соскользнувший клок волос и, глядя на плешивую голову мэра, засмеялся:

– Мы с тобой, мэр Ху, братья по несчастью!

Мэр с улыбкой погладил себя по голове:

– За всем этим жена должна следить.

– На умной голове волосы не растут! – снова хохотнул замглавы. Подчинённые передали парик мэру, он взял его и с силой отшвырнул:

– А ну тебя к чертям! Что я, актёр какой-нибудь!

Тут подал голос ганьбу, подобравший парик:

– Эти актёры, ведущие на телевидении, восемь-девять из десяти носят парики.

Замглавы подыграл: