Современные классики теории справедливой войны: М. Уолцер, Н. Фоушин, Б. Оренд, Дж. Макмахан

Во вступлении к книге «Споря о войне» Уолцер замечает, что теория справедливой войны начинается с «идеи нравственного подхода к войне как особому виду человеческой деятельности»[244]. Подобная позиция по отношению к войне предполагает особое отношение к миру, специфическую политическую онтологию. Сфера политики, как и любая сфера, в которой действует человек, подразумевает действие законов морали. Уолцер убеждён, что по природе своей человек всегда способен делать заключения о правильном и неправильном, должном и запретном, вынося определённое суждение (judgement)[245]

. Даже на войне, которая, по мнению Уолцера, «иногда необходима», человек сохраняет эту способность и может действовать в соответствии с законами морали. Из этого следует, что дискуссию о необходимости войны нужно вести на языке не только права, но и морали. При этом обязанность подчиняться нравственным предписаниям превалирует над политическими или экономическими интересами.

Именно нравственное начало должно выступать в качестве основания, на котором могут быть выстроены принципы ограничения войны. Кроме того, мышление в категориях морали определяет поведение человека во время войны: несмотря на возможную неудачу и поражение, он всегда обязан будет действовать морально приемлемо. Но осознание обязанности поступать нравственно не связывается Уолцером с глубокой саморефлексией или автономией воли, как это было у Канта[246]. По мнению американского философа, сама социальная среда заставляет людей обращаться к морали. Для Уолцера более релевантным объяснением подобного свойства человеческой природы служит не кантианская деонтология, а контекстуализм Дж. Дьюи. Различая «плотную» мораль, выводимую из традиций и институциональных установок каждого конкретного народа, и «тонкую» мораль, за которой стоит универсальная, общечеловеческая рациональность, Уолцер отдает предпочтение первой[247]

. Сама культурная среда предписывает человеку поступать нравственно, а законы войны получают почти полную универсальность и общезначимость. Если христианские авторы доктрины bellum justum стремились обосновать этическую состоятельность её принципов через обращение к католическому догмату, то для Уолцера правила jus ad bellum

и jus in bello ценны сами по себе, они самоочевидны.

Если попытаться обнаружить другие теоретические влияния на Уолцера, то помимо контекстуализма Дьюи, стоит указать на утилитаризм Генри Сиджвика[248]

. В своей нормативной концепции войны Уолцер обращается как к утилитаризму действия, так и к утилитаризму правила, и его нельзя назвать последовательным сторонником одной из этих доктрин. Однако у Сиджвика Уолцер заимствовал немало принципиальных идей для своей теории справедливой войны, хотя в целом утилитаристские аргументы в его теории появляются в исключительных случаях. В сравнении с прочими концепциями справедливой войны теорию Уолцера можно назвать наиболее левоориентированной[249], хотя и либеральная традиция, постулирующая первоочередное положение личных свобод и права на самоопределение, занимает важное место в его политической мысли. Во многом концепция Уолцера следует учению о гражданских правах Дж. Ст. Милля. Также для Уолцера крайне важна идея государственного суверенитета, под которым должно пониматься не только право самостоятельно определять внутреннюю и внешнюю политику, но и специфические обязанности государства. Задача государства сводится не только к обеспечению своего национально интереса; важным аспектом его деятельности становится защита прав и личных свобод человека, хотя неизбежными оказываются случаи вынужденного нарушения этих прав, как это происходит, например, во время войны, когда государство призывает своих граждан в армию, ограничивая их свободу и подвергая их опасности.

В методологическом отношении Уолцер определяет себя как сторонника прикладной моральной философии. Он стремится выявить содержание разнообразных паттернов, формирующих способ нашего осмысления войны, – религиозных, культурны, политических, правовых. Последний играет ключевую роль в современном понимании войны. Однако правовым измерением войны не исчерпываются все возможные её интерпретации, поэтому для Уолцера важно совместить исследование «общих формул» юристов с анализом исторических примеров и обыденных дискуссий по вопросам войны и мира. Уолцер часто обвиняется в отсутствии систематичности и даже «анархичности» письма. Джордж Лукас видит в работах Уолцера хаотичное «цитирование, описание и аналитику исторических кейсов и гипотетических примеров, сопровождаемое проверкой наших широко распространённых дотеоретических интуиций» на этих же кейсах и примерах[250]. Это, возможно, чрезмерно эмоциональная оценка методики работы Уолцера, но в известной степени верная и способная дать представление о стилистике основных сочинений Уолцера.