Во-первых, оправдывается нападение на государство, правительство которого своей жестокостью спровоцировало революцию. Ещё Дж. Локк высказывался в пользу права на восстание в случае, когда «законодатели пытаются отнять и уничтожить собственность народа или повергнуть его в рабство деспотической власти»[264]
. А Дж. Ст. Милль постулировал принцип свободы выступления против тиранической власти, но только для того народа, который готов самостоятельно отстоять свою свободу в столкновении с деспотом[265]. Милль, таким образом, исключал обоснованность интервенции в государство с целью смены власти в нём. Сам же Уолцер считает, что в случае формирования политического сообщества, которое получило должную степень легитимности и борется за свободу против действующей тиранической власти, «интервенция, нацеленная на поддержку повстанческого движения может считаться оправданной»[266]. Продолжительное вооружённое выступление против диктатора делает политическую группу легитимной, позволяет ставить вопрос о её признании и оказании помощи этой группе, вплоть до военного вторжения в государство, где идёт повстанческая борьба.В то же время справедливой будет и интервенция, которая стала ответной реакцией на вмешательство третьего государства в освободительную войну народа, сражающегося против тиранического правления. Фактически в данном случае речь идёт о контринтервенции. Необходимо, однако, удостовериться, что государство, в которое вторгаются различные силы, не станет ареной для выяснения отношений между ними. Задача контринтервенции сводится к балансировке соотношения сил в государстве, охваченном революцией.
И третий, наиболее важный принцип, который постоянно будет находиться в центре внимания как самого Уолцера, так и прочих авторов на протяжении более чем сорока лет с момента первой публикации «Справедливых и несправедливых войн», ― это случай гуманитарной интервенции. Гуманитарная интервенция может быть рассмотрена как один из специфических случаев упреждающего удара. Как правило, она начинается в ответ на уже происходящие акты насилия, но в ходе гуманитарной интервенции упреждается крайняя степень реализации этого насилия. Внешние вооружённые силы могут вмешаться в конфликт внутри отдельной страны с целью защиты населения. Если речь идёт о массовом насилии, терроре по отношению к гражданскому населению, допустимо вторгаться в государство с целью прекращения произвола правительства. Как пишет Уолцер, «прежде чем оказать поддержку, нам не стоит дожидаться, пройдут ли они [люди, которых убивают] тест на самопомощь. Именно невозможность этой самопомощи и заставляет нас вступать в дело»[267]
. Массовым убийствам население далеко не всегда может противопоставить хоть что-то, поэтому недопустимо, чтобы соседние страны и мировое сообщество держались в стороне.Резюмируя вышесказанное, отметим, что прочтение Уолцером принципа правого дела сводится к следующему. Справедливым основанием для применения военной силы признаётся самооборона, а также ещё четыре случая:
– упреждающий удар;
– помощь в борьбе за национальное освобождение;
– контринтервенция;
– гуманитарная интервенция.
Стоит указать на ещё один принципиальный для Уолцер момент, связанный с идеей смены власти как справедливой причине войны. Тема смены режима в качестве легальной цели войны получила развитие во многих работах Уолцера. В «Справедливых и несправедливых войнах» сделан относительно мягкий вывод по этому вопросу ― Уолцер замечает, что помимо смены режима конфликт должен решать и иные задачи, более однозначные и важные в моральном отношении. Сама по себе смена власти не может считаться обоснованной причиной войны. Только при столкновении с режимами, подобными нацистскому, мы можем требовать безоговорочной капитуляции и смены правительства[268]
. Основная задача войны ― оберегание права, которым, однако, обладают все государства, в том числе и агрессоры. Ущемление прав, безоговорочная капитуляция, политическое расчленение и лишение самого права на существование нации не может быть допустимым итогом конфликта, поскольку цели войны всегда должны быть ограниченными. Справедливость таких радикальных мер возможна в исключительных случаях, когда речь идёт, например, о столкновении с жестоким агрессивным режимом подобным гитлеровскому.В статье 2006 г. «Смена режима и справедливая война»[269]
, опубликованной в редактируемом самим Уолцером журнале «Dissent», вновь ставится вопрос о правомочности смены режима как веского основания начала войны. Уолцер рассматривает эту проблему на примере войны в Ираке. Политический режим Ирака на момент начала кампании в 2003 г. не характеризовался той степенью агрессивности, которая позволила бы говорить о необходимости нанесения упреждающего удара или начала гуманитарной интервенции. Администрация президента Дж. Буша привела немало веских причин для оправдания начавшейся войны[270], но конечная цель состояла именно в желании сместить режим Баас.