Идею пропорциональности Уолцер берёт у одного из основополагающих авторов британского утилитаризма Г. Сиджвика. В работе «Элементы политики» Сиджвик вводит принцип пропорциональности следующим образом: «участник конфликта может причинить своему противнику такую степень вреда, которая будет достаточной для того, чтобы оказать значительное влияние на последнего и заставить его подчиниться; но стоит также ожидать, что участник конфликта воздержится от вредоносных действий, которые не способствуют достижению поставленных задач, особенно в сравнении с объёмом причинённого зла»[274]
. Уолцер вслед за Сиджвиком рассуждает о недопустимости чрезмерной степени причинения вреда. Для определения чрезмерного насилия Уолцер предлагает использовать два критерия. Во-первых, военная необходимость проведения каждой операции должна быть заранее оценена. Во-вторых, каждый человек должен понять степень ответственности за те разрушения и страдания, которые он причиняет. В итоге, объём материального и морального вреда, наносимый военной операцией, должен оказаться ниже, нежели полученные в ходе её проведения успехи.Хотя значение этого принципа велико, по мнению Уолцера, есть ещё одно принципиальное положение, позволяющее сделать практику ведения войны более гуманной. Так, если мы запретим в соответствии с идеей пропорциональности разрывные пули или кассетные бомбы, это будет способствовать уменьшению страдания людей во время войны, однако не повлияет на наше восприятие природы войны и в особенности на определение её морального измерения. Как замечает Уолцер: «следует отдать должное каждому правилу, которое ограничивает интенсивность и длительность битвы или страдание солдат, но ни одно из этих ограничений не кажется определяющим для нравственного понимания войны»[275]
.Принцип пропорциональности Сиджвика необходим Уолцеру для определения границы между допустимым и чрезмерным насилием, но сам по себе он не даёт полного нравственного ограничения способов ведения войны. Одним из важнейших концептов системы
Военная конвенция – это «исходный материал»[277]
, из которого конструируется дискурс войны. Планируя проведение операции, военнослужащие обязаны принимать во внимание не только возможные выгоды и потери, но и положения воинских кодексов, устоявшиеся моральные нормы и военные традиции. Утилитаризм совмещается в этом случае со своеобразным гуманизмом, с уважением к правам, которыми обладает противник. Сама невозможность действовать вне культурных кодов подсказывает военным нормы должного поведения на поле боя. Огромный разрушительный потенциал современной техники и средств уничтожения заставляет нас отказаться от применения всех доступных способов достижения поставленной боевой задачи. Тотальное истребление противника оказывается неприемлемым, в том числе, и по нравственным причинам. Помимо непосредственной выгоды и достижения политических побед война обладает и другими измерениями успешности, которые позволяют сдержать столкновение и избежать абсолютизации вражды и войны.М. Уолцер выступает против исключительно утилитаристского прочтения войны. Неверно понятый утилитаризм, во всяком случае, утилитаризм действия, может заставить нас поверить в возможность отказа от нравственных правил ведения борьбы во имя достижения победы. Буквальное применение утилитаризма даёт нам методику наиболее простого и наименее затратного достижения победы, но ничего не говорит о должном обращении с противником. Как замечает сам Уолцер, «он [утилитаризм] с большей долей вероятности укажет нам на то, что правила войны должны быть нарушены в том или ином случае, чем объяснит содержание этих правил»[278]
. Именно поэтому помимо принципа, ограничивающего степень насилия, необходимого для достижения непосредственной военной цели, правила ведения войны должны содержать и принцип, запрещающий нападение на определённые категории людей, находящихся на стороне противника.