Современные классики теории справедливой войны: М. Уолцер, Н. Фоушин, Б. Оренд, Дж. Макмахан

Идея о чрезвычайных обстоятельствах и отказе от принципов jus in bello ради достижения победы в борьбе с «мировым злом» вызывает множественные споры. В том числе они ведутся и самими теоретиками справедливой войны. В критическом исследовании уолцеровского понятия чрезвычайных обстоятельств Мартин Кук замечает, что Уолцер «усиленно старается провести различие чрезвычайных обстоятельств и обычного военного поражения»

[294], но делает это неудачно, в результате чего, идея чрезвычайных обстоятельств может «использоваться политиками для оправдания действий, которые теоретики справедливой войны не могли бы одобрить»[295]

. Положение о чрезвычайных обстоятельствах открывает путь для возможной узурпации понятия справедливости. Правительство может преднамеренно заявить о наступлении чрезвычайных обстоятельств, о которых говорит Уолцер, и в дальнейшем использовать это заявление не только для оправдания права на применение чрезмерно жестоких средств ведения борьбы, но и для ведения наступательных действий или даже для развязывания новых войн.

Политические сообщества в чрезвычайных обстоятельствах могут отказаться от нормативных ограничений. Это означает, что они станут действовать, исходя исключительно из представлений о вещах в высшей степени абстрактных ― общечеловеческом благе, тотальном превосходстве одних ценностей над другими. Суждение о подобных вещах всегда субъективно, поэтому получается, что идея чрезвычайных обстоятельств служит (или может служить) завуалированной формой реализации raison d'État. Иными словами, эта идея в большей степени соотносится с положениями политического реализма, нежели теории справедливой войны. Основой её выступает логика различения морального человека и аморального общества или государства, предложенная ещё Макиавелли и Гоббсом. Но подобная логика естественно вписана в конструкции политического реализма и разрушительна для морального ригоризма, присущего (или приписываемого) теории справедливой войны.

И на этом не заканчивается список противоречий, связанных с введением принципа чрезвычайных обстоятельств. Трудность вызывает и определение того, как и когда должны заканчиваться чрезвычайные обстоятельства, которые открывают возможность тотального истребления противника. Не определена степень ответственности лиц, принимающих решение о возможности применения исключительных мер при наступлении чрезвычайных обстоятельств. Фактически, вводя понятие «supreme emergency», автор «Справедливых и несправедливых войн» указывает на своего рода лазейку, позволяющую, не покидая дискурса справедливости, обойтись без критериев теории справедливой войны. Хотя, естественно, что для самого М. Уолцера положение о чрезвычайных обстоятельствах не отменяет принципов bellum justum, но лишь уточняет их, определяя границу зоны их действия.

Стоит отметить, что согласно Уолцеру, случай чрезвычайных обстоятельств представляет собой единственно допустимое условие, легитимирующее нарушение принципов jus in bello

. Сослаться на исключительность ситуации можно только ввиду близкого поражения, означающего неминуемый распад государства или даже крушение всей цивилизации. Если победа уже близка и ничто не угрожает человечеству, а политическое и военное руководство ради сохранения жизни своих солдат начинает задумываться о применении чрезмерной силы вопреки требованиям jus in bello, то по мнению Уолцера, мы имеем дело с явно несправедливым и даже преступным способом ведения войны.