Современные классики теории справедливой войны: М. Уолцер, Н. Фоушин, Б. Оренд, Дж. Макмахан

Оригинальной следует признать и попытку Оренда совместить теорию справедливой войны и кантианскую политическую философию и этику. Именно Канта Оренд называет автором идеи jus post bellum. Принципы установления перманентного мирного состояния, изложенные в трактате «К вечному миру»[360]

, Оренд интерпретирует как нормативные установки, соответствующие духу и логике доктрины справедливой войны. А из ряда положений «Метафизики нравов» он также выводит кантианское учение о bellum justum.

Подобный подход интересен не только стремлением показать актуальность Канта ― в этом не было бы ничего принципиально нового; куда более любопытным выглядит само желание поставить теорию справедливой войны (фактически теорию Уолцера) на платформу какой-либо этической доктрины, которая стала бы фундирующим основанием для определения категорий ad bellum, in bello

и post bellum. По мнению самого Уолцера, теория справедливой войны не нуждается в этической метатеории, в которой были бы укоренены её принципы. Мы можем говорить об имплицитной связи теории Уолцера с такими этическими доктринами, как утилитаризм или прагматизм, но сам автор только в дискуссии о «чрезвычайных обстоятельствах» (supreme emergency) обращается к специфическому утилитаристскому аргументу, который он называет утилитаризмом чрезвычайных мер. Во всех остальных ситуациях принципы теории справедливой войны кажутся Уолцеру буквально самоочевидными и не нуждающимися в дополнительном этическом обосновании. Это можно было бы назвать интуитивизмом в духе У.Д. Росса, но сам Уолцер нигде не даёт прямой ссылки ни на Росса, ни на других интуитивистов.

Зачастую подобный подход подвергается критике, поскольку рассматривается как свидетельство морального выхолащивания теории ― по существу она не является этической теорией как таковой и превращается всего лишь в набор принципов, которые могут свободно меняться в соответствии с целями того, кто стремится к моральному оправданию применения вооружённого насилия. На этом фоне активное обращение Оренда к Канту кажется действительно оригинальным решением. По мнению канадского философа, именно кантианская политическая философия должна стать метатеоретической средой, которая сделает теорию справедливой войны более обоснованной и глубокой.

Концепция минимальной справедливости

Базовым теоретическим основанием концепции справедливой войны Оренда является учение о «минимально справедливом» политическом сообществе (minimally just political community). В свою очередь идея минимальной справедливости государства находит основание в политической философии Канта, во всяком случае, в том виде кантианской мысли, какой придаёт ей сам Оренд. Именно у Канта Оренд берёт два ключевых положения своей политической философии и этики: «основная функция государства состоит в защите людей от насилия, мошенничества и анархии, присущей естественному состоянию, и обеспечении функционирования гражданского общества, основанного на публичном, позитивном праве, опирающемся на силу»[361]

. Но у государства есть и ещё одна функция: «основная внутренняя задача государственного механизма, в кантианских терминах, состоит в том, чтобы обеспечивать права человека, во всяком случае, в меру своих возможностей»[362].

Итак, государство должно нести закон и порядок и гарантировать соблюдение прав человека ― это основа парадигмы прав человека Оренда. При этом государство определяется Орендом абсолютно в духе Вебера как «политическая организация людей, созданная для того, чтобы служить авторизующим источником власти над ними. Государство ― как наиболее влиятельная структура принятия политических решений на определённой территории ― поддерживается монополией на легальное применение насилия для контроля исполнения своих решений»[363]. Ключевыми для определения государства будут, таким образом, понятия территории, авторитета, закона и, что важно, права на насилие.

Канадский философ задаётся вопросом о происхождении прав, которыми обладает государство и некоторые из которых оказываются уникальными, то есть в нормальных условиях недоступными отдельному индивиду или социальной группе[364]. Ориентируясь на два приведённых выше принципа, Оренд делает вывод о непосредственной связи прав человека с правами государства при безусловной первичности прав человека. Права, которыми обладает человек, позволяют и государству получить определённые права, если оно отвечает возложенным на него функциям, то есть, защищает человека от ужасов естественного состояния, поддерживает функционирование гражданского общества и обеспечивает права человека. Уместным здесь будет вспомнить рассуждение об обязанности суверена в отношении народа из «Метафизики нравов» Канта: