Кроме того, существует также тенденция смешивать между собой понятия «разрешение» (permission) и «оправдание» (excuse). Зачастую говорят о формальной невиновности несправедливых комбатантов, а если они невиновны, значит, не могут считаться преступниками, следовательно, в нравственном отношении они признаются равными справедливым комбатантам. Ошибка столь часто воспроизводилась теоретиками справедливой войны, что её можно найти и в классических текстах, например, у Витория, и у современных – у Уолцера, – то есть у всех, кто высказывается в пользу возможности признания несправедливых комбатантов моральными агентами, если те действуют благородно и не нарушают законов войны. Но как заявляет Макмахан, несовершение несправедливыми комбатантами преступных действий вовсе не подтверждает получение ими морального права или разрешения на участие в агрессивной войне. В лучшем случае можно говорить о неком оправдании или прощении благородных участников несправедливой войны. Для иллюстрации этого положения можно провести аналогию с уголовным правом ― человек, совершивший противоправное деяние, будет считаться преступником только после того, как суд признает его вину. До принятия решения суда или если суд состоялся и оправдал этого человека, его нельзя будет назвать преступником, только подозреваемым. Он может быть оправдан с точки зрения права в силу каких-то причин, но это оправдание не отменяет факта совершения противоправного деяния. Аналогичным образом и несправедливый комбатант может быть оправдан, но его участие в войне всё равно останется морально противоречивым.
Ещё один аргумент в пользу виновности участников несправедливой войны Макмахан берёт из политической теории. Несправедливые комбатанты, подчинённые военной или политической организации, которая не способна подтвердить своё право на ведение войны посредством демократических процедур, лишаются и институциональной возможности оправдать свои действия[433]
. Демократическое государство, во всяком случае, так это представляется Макмахану, всегда сможет обосновать необходимость применения силы в каждом конкретном случае. Справедливая война становится, таким образом, прерогативой демократических государств.Макмахан указывает также на то, что действия несправедливых нонкомбатантов и гражданских лиц не соответствуют требованиям ряда принципов теории справедливой войны. Например, они могут содействовать эскалации конфликта, участвуя в пропагандистских мероприятиях. С точки зрения Уолцера, гражданское население обладает иммунитетом, будучи членами «сообщества людей», которое отличается от «военной организации»[434]
, соответственно, они не представляют ту угрозу, которая связана с военными, обученными и вооружёнными. Макмахан указывает на недостаточную критичность этого положения, на размытость границ в паре категорий комбатанты-нонкомбатанты: существует немало групп гражданских лиц, вклад которых в военные действия может превосходить по своему значению вклад рядовых солдат – например, учёные, работающие на министерство обороны[435]. Так, физики, участвовавшие в Манхеттенском проекте, представляли большую угрозу для японской армии и населения Японской империи, нежели рядовой солдат армии США или служащий завода, производящего медикаменты для военных нужд. Теория справедливой войны Уолцера кажется Макмахану непоследовательной, поскольку признала бы в данном случае комбатантом именно солдата и служащего завода, но не учёного-физика.Если рассматривать гражданское население как
Израильский философ Ицхак Бенбайи обозначает позицию Макмахана в данном вопросе как пуристскую:
«вне зависимости от того, какими институциональными обязанностями обладает человек, занимая то или иное положение, его моральное право (или обязанность) исполнять эти институциональные обязанности должно быть обосновано в категориях морали»[436]
. С точки зрения Макмахана, участники несправедливой войны независимо от их профессии неспособны дать такое моральное обоснование своим действиям. Следовательно, их нужно рассматривать как преступников и убийц.