Спин

Он открыл вощеный конверт и достал два снимка, сделанных с телескопа: вверху одно фото, под ним другое. На обоих кадрах был Марс, сфотографированный с околоземной орбиты после запуска «Прометеев».

Я взглянул на верхний снимок, и сердце екнуло. Кадр был менее четкий, чем тот, что висел у меня в приемной, поскольку на этом фото планета находилась значительно дальше от Земли; тем не менее терпимая резкость картинки свидетельствовала об искушенности современных средств фотосъемки. Поначалу я не заметил большой разницы со снимком в приемной, разве что различил довольно много зеленых пятен – то есть трансплантированная экология была по-прежнему цела и активно развивалась.

– Присмотрись.

Джейсон провел пальцем по синусоиде речной низины. Здесь у зеленых пятен имелись четкие ровные границы. Чем старательнее я присматривался, тем сильнее это бросалось в глаза.

– Сельское хозяйство, – пояснил Джейс.

Я задумался о значении этих слов, и у меня перехватило дыхание. Я думал: «Теперь в Солнечной системе две обитаемые планеты». Не гипотетически, а на самом деле. В этих низинах, в этих марсианских низинах живут люди.

Мне хотелось вечно смотреть на снимок, но Джейс убрал первую распечатку в конверт. И я увидел вторую.

– Другое фото, – объявил Джейс. – Спутник сделал его через двадцать четыре часа.

– Не понимаю…

– Тот же спутник, та же камера. У нас есть параллельные снимки, и мы готовы подтвердить результат. Сперва решили, что система формирования изображения вышла из строя, но потом подкрутили контрастность и сумели различить кое-какой звездный свет.

Что было на снимке? Ровным счетом ничего. Несколько звезд, а в центре – жирная пустота в форме диска. Отсутствие чего бы то ни было.

– Что это?

– Мембрана, – ответил Джейсон. – Вид снаружи. Теперь у Марса свой Спин.

4 × 10⁹ нашей эры

Мы двигались прочь от Паданга, вглубь страны (я радовался хотя бы тому, что сумел вычислить направление), то в гору, то по гладким, как шелк, дорогам, то по ухабам и колдобинам. Наконец такси остановилось у какого-то сооружения. В темноте здание походило на бетонный бункер, но – судя по красному полумесяцу, намалеванному под сияющей вольфрамовой лампочкой, – было чем-то вроде больницы. Увидев, куда мы заехали, водитель совсем огорчился (еще одно свидетельство, что я не пьян, а болен), но Диана снова сунула ему денег и отправила восвояси если не счастливого, то хотя бы умиротворенного.

Я еле держался на ногах, поэтому оперся на Диану, храбро принявшую мой вес. Мы встали во влажной ночи на пустой дороге, под луной, которая пробивалась из-за разлохмаченных облаков. Впереди была больница, через дорогу – бензоколонка, и больше ничего, кроме леса и ровных пространств, похожих на окультуренные поля. Поначалу местность выглядела совершенно безлюдной, но тут дверь со скрежетом распахнулась, и к нам выбежала невысокая полная женщина в длинной юбке и белой шапочке.

– Ибу Диана! – сказала она взволнованно, но негромко, словно опасалась, что ее услышат в столь неурочный час. – Добро пожаловать!

– Ибу Ина, – уважительно кивнула Диана.

– А это, должно быть…

– Пак Тайлер Дюпре. Я вам о нем рассказывала.

– Так болен, что не может говорить?

– Так болен, что не может сказать ничего вразумительного.

– Тогда скорее ведите его внутрь.

Диана поддерживала меня слева, а женщина по имени ибу Ина подхватила под правую руку. Она была немолода, но на удивление сильна. Жидкие волосы под белой шапочкой подернулись сединой. От женщины пахло корицей. Судя по ее наморщенному носу, от меня пахло значительно хуже.

Мы шагнули внутрь, миновали пустую приемную, обставленную ротанговой мебелью и дешевыми металлическими стульями, и оказались в относительно приличной смотровой, где Диана помогла мне улечься на кушетку с мягкой обивкой, а Ина сказала: «Ну что ж, поглядим, чем ему можно помочь». Тут я понял, что оказался в безопасности, и позволил себе лишиться чувств.

* * *

Меня разбудил призыв к молитве с далекого минарета. И запах свежесваренного кофе.

Обнаженный, я лежал на соломенном тюфяке в бетонной коробке с единственным окном, пропускавшим в комнатенку бледные предрассветные сумерки. Других источников света здесь не было. Я увидел дверной проем, прикрытый бамбуковой занавеской. В соседнем помещении энергично звенели посудой.

Мои вещи выстирали и сложили рядом с тюфяком. У меня случился перерыв между приступами лихорадки (я уже хорошо умел распознавать эти крошечные оазисы доброго здравия), и мне хватило сил, чтобы одеться.

Балансируя на одной ноге, другой я пытался попасть в штанину, и тут из-за занавески выглянула ибу Ина:

– Вам так полегчало, что вы даже встали?!

Ненадолго. Полуодетый, я рухнул обратно на тюфяк. Ина вошла в комнату с плошкой белого риса, ложкой и эмалированной жестяной кружкой. Приблизилась ко мне, встала на колени и кивнула на деревянный поднос: не желаете ли угоститься?

Оказалось, что желаю. Впервые за много дней мне хотелось есть. Наверное, это хорошо. Штаны сделались мне до смешного велики, а ребра непристойно торчали.

– Спасибо, – поблагодарил я.