Спин

Она пожала плечами: мол, это естественный ход вещей. Для минангкабау так и было: рантау (то есть традиция отправлять молодых людей за границу) – неотъемлемая часть адата, обычай и даже долг. За последние тридцать лет адат, как и консервативный ислам, подвергся модернизации, и рамки его стали весьма расплывчаты, но он по-прежнему пульсировал в жизни минангкабау, словно неуемное сердце.

Хотя мальчонку предупредили, что беспокоить гостя не следует, он постепенно перестал меня бояться. С особого разрешения ибу Ины, когда у меня бывали перерывы между приступами лихорадки, Ен пополнял и оттачивал свой запас английских слов – приносил мне разнообразную еду и называл ее: силомак (клейкий рис), сингганг айам (цыпленок в соусе карри). Когда я говорил «спасибо», Ен выкрикивал: «Пожалуйста!», демонстрируя полный комплект ярко-белых, но в высшей степени неровных зубов (Ина уговаривала его родителей поставить сыну брекеты).

Сама она жила в деревне, в скромном домике вместе с родственниками, хотя последнее время ночевала у себя в смотровой – не более комфортной, чем моя суровая келья. Иногда, однако, Ина откликалась на зов семейного долга; в такие вечера она замеряла мне температуру, справлялась насчет общего самочувствия, снабжала меня пищей и водой, выдавала пейджер на экстренный случай, и я оставался в одиночестве – до тех пор, пока следующим утром у двери не зазвенят ключи.

Однажды ночью, очнувшись от запутанного бредового сна, я услышал, как кто-то поворачивает и дергает ручку боковой двери, пытаясь ее открыть. Не Ина. Не та дверь, не то время. Часы мои показывали полночь, самое начало глубокой ночи; хотя в местных варунгах – продуктовых магазинах – все еще можно было встретить нескольких местных жителей, а по главной дороге то и дело проезжали легковые автомобили и грузовики, стремящиеся до утра попасть в какую-нибудь отдаленную десу. Быть может, явился пациент. Надеется, что ибу Ина все еще здесь. Или наркоман шныряет в поисках дозы.

Дверную ручку оставили в покое.

Я потихоньку выпрямился, натянул джинсы и футболку. В больнице было темно, в камере моей было темно, лишь лунный свет проникал в келью из окошка под потолком… и вдруг наступило полное затмение.

Подняв глаза, я различил очертания головы Ена, похожей на повисшую в небе за окном планету.

– Пак Тайлер! – прошептал парнишка.

– Ен! Как ты меня напугал!

Честно говоря, от испуга у меня подкосились ноги. Чтобы не упасть, пришлось опереться о стену.

– Впустите! – попросил Ен.

Я босыми ногами прошлепал к боковой двери и сбросил с нее крючок.

В коридор влетел теплый влажный ветер. Следом влетел Ен:

– Позвольте поговорить с ибу Иной!

– Ее здесь нет. Что случилось, Ен?

Он был в глубоком замешательстве. Очки сползли на кончик носа-пуговки, и Ен пальцем вернул их на место.

– Но мне нужно с ней поговорить!

– Сегодня она ночует дома. Знаешь, где она живет?

Ен с несчастным видом кивнул:

– Но она велела прийти именно сюда и все ей рассказать.

– Что? В смысле, когда она такое говорила?

– Если чужие будут спрашивать про больницу, я должен прийти сюда. И все ей рассказать.

– Но ее здесь… – Тут его слова наконец-то прорвались сквозь туман зарождающейся лихорадки, и я осознал их значение. – Ен, скажи: кто-то явился в деревню с вопросами про ибу Ину?

Помаленьку я вытянул из него всю историю. Семья Ена жила по соседству с варунгом в самом сердце деревни, в трех домах от кепала деса (то есть мэрии). Ен, когда ему не спалось, лежал у себя в комнате и слушал, о чем переговариваются посетители варунга, благодаря чему обзавелся всеобъемлющими знаниями по части деревенских слухов (хотя далеко не всегда понимал, о чем шла речь). После наступления темноты разговаривали в основном местные мужчины: за чашкой кофе собирались дядья Ена, его отец и соседи. Но сегодня в магазине объявились двое незнакомцев: приехали в блестящем черном автомобиле, отважно – словно водяные буйволы – ринулись на свет варунга и спросили, не представившись, как пройти к здешней больнице. Никто из них не был болен. Оба носили городские одежды, оба вели себя грубо и держались как полисмены; посему отец Ена выдал им весьма расплывчатые указания, и чужаки отправились точно в противоположную сторону.

Однако, взявшись искать больницу Ины, эти люди неизбежно ее найдут. В лучшем случае мы получили отсрочку: в деревне таких размеров невозможно заплутать, даже если тебя преднамеренно ввели в заблуждение. Посему Ен оделся, незаметно удрал из дома и примчался сюда, как было велено, дабы завершить сделку с ибу Иной, предупредив ее об опасности.

– Вот молодец, – похвалил я его. – Умница, Ен. Теперь беги к ней домой и расскажи все, что рассказал мне.

А я тем временем соберу пожитки и выйду на улицу. Пожалуй, спрячусь в близлежащих рисовых полях и дождусь, пока полицейские не уберутся восвояси. На это мне достанет сил. Наверное.

Но Ен скрестил руки на груди и попятился:

– Ибу Ина велела ждать здесь.

– Правильно. Но она вернется только утром.

– Она почти всегда здесь ночует.