– Да, ему везет. Знал бы ты, как спокойно у него на душе. В «Табернакле» он обрел умиротворение. Может смотреть на Спин и улыбаться, потому что знает: он спасен.
– А ты? Ты что, не спасена?
На телефонной линии между нами повисла долгая оглушительная тишина.
– Не представляешь, насколько это сложный вопрос. Просто не представляешь. Я все думаю… Может, дело не в моей вере. Может, веры Саймона хватит на двоих. Он и сам прокатится, и меня подвезет. Вообще-то, он очень ко мне терпелив. Ссоримся только по поводу детей. Стоит ли их заводить. Саймон хочет детей, церковь только за. И я все понимаю, но с нашими деньгами и… сам знаешь… в нашем мире…
– Такие решения не принимаются под давлением.
– Я не хочу сказать, что он на меня давит. Говорит, все в руках Господа. Пусть Господь и разбирается, как правильнее.
– Но тебе хватает ума не верить?
– Хватает? Ох, Тайлер. Надеюсь, что нет. Надеюсь, что это не так.
Молли, напротив, прекрасно обходилась без всей этой, как это называла, «божьей хрени». Каждая женщина сама за себя, такая была у нее философия. Особенно, говорила Молл, если учесть, что мир расклеился и все мы доживем максимум до пятидесяти. «Не собираюсь простоять остаток жизни на коленях».
У нее был крутой нрав. Ее предки держали молочных коров. Десять лет бодались с соседней буровой вышкой, потихоньку отравлявшей их участок. В конце концов сменяли ранчо на возможность утрясти дело в досудебном порядке. Получили приличную компенсацию: сами ушли на покой, а дочке обеспечили достойное образование. Но от такого жизненного опыта, сказала однажды Молли, мозоли отрастут даже на ангельской заднице.
Ее крайне редко удивляли перемены социального ландшафта. Однажды вечером мы сидели перед телевизором. Передавали стокгольмские бунты. Толпа ловцов трески и религиозных радикалов била кирпичами окна и жгла автомобили; с полицейских вертолетов это сборище заливали липким гелем; наконец Гамла-Стан стал похож на харчок туберкулезного Годзиллы. Я сделал глупое замечание – мол, люди совсем сдурели от страха, – и Молли ответила:
– Тайлер, перестань. Ты правда сочувствуешь этим засранцам?
– Молл, я этого не говорил.
– Думаешь, Спин дает им право расколошматить здание собственного парламента? Потому что они сдурели от страха?
– Это не оправдание, это мотив. У них нет будущего. Они считают, что обречены.
– Обречены на смерть? Что ж, добро пожаловать в мир людей. Они умрут, ты умрешь, я умру – может быть иначе?
– Все мы смертны. Но раньше мы находили утешение в том, что человечество будет жить и после нас.
– Человечество? Оно тоже смертно, как и все остальные виды. Изменилось лишь одно: будущее перестало быть туманным. Возможно, через несколько лет все мы погибнем каким-нибудь эффектным образом, но даже это всего лишь вероятность. Не исключено, что гипотетики продлят нам жизнь. По некой непостижимой причине.
– Это тебя не пугает?
– Ну конечно же пугает! Меня пугает все без исключения, но это не повод выходить из дома и убивать людей. – Она кивнула на телевизор; кто-то швырнул в риксдаг гранату. – Это же форменная тупость. Чего они добьются? Ровным счетом ничего. Гормональный всплеск. Обезьяны.
– Только не делай вид, что тебе это безразлично, – сказал я и удивился, услышав ее смех.
– Нет уж… Это не в моем стиле. Ты у нас умелец делать равнодушный вид.
– Да ну?
Она отвела было взгляд, но тут же снова посмотрела мне в глаза, дерзко и с вызовом.
– Это ты всегда притворяешься, что Спин тебя не волнует. И что тебя не волнуют Лоутоны. Они пользуются тобой, игнорируют тебя, а ты знай себе улыбаешься, словно таков естественный порядок вещей. – Она ждала моей реакции, но я парень упрямый: не дождется. – Просто я считаю, если уж собрался дожить до конца света, живи как надо.
Вот только она не сказала, как надо жить.
Все служащие «Перигелия» перед оформлением подписывали соглашение о неразглашении и проходили спецпроверку. Министерство национальной безопасности самым пристальным образом изучало нашу благонадежность. Мы умели хранить секреты и прекрасно понимали, что разговоры высшего руководства не предназначены для чужих ушей. Спугнуть ту или иную комиссию конгресса, обеспокоить влиятельных друзей, перекрыть финансовый вентиль? Запросто. Для этого хватит любой информационной пробоины.
Теперь же в нашей зоне завелся марсианин (почти все северное крыло отдали во временное пользование Вону Нго Вену и его обслуживающему персоналу). Хранить такой секрет весьма непросто.
Так или иначе, в скором будущем тайное обречено было стать явным. К тому времени, как Вон перебрался во Флориду, о нем прознала почти вся вашингтонская элита (и даже главы некоторых иностранных государств). Госдепартамент выписал Вону особый юридический статус и ждал подходящего момента, чтобы представить марсианского посла международной общественности. Правительственные хендлеры уже вовсю готовили Вона к грядущей выставке и неизбежному ажиотажу в СМИ.