Средь тяжкого труда и скорби

Он стоял здесь уже два часа, и бесконечная вереница людей, оружия, пушек и фургонов, казалось, не стала меньше. Он предположил, что это имело смысл — ста сорока шести тысячам человек, со всеми их тягловыми лошадьми и драконами, потребуется некоторое время, чтобы пройти через любой город. Не все они направлялись по главной дороге в Треймос, но их было достаточно. Это была главная колонна епископа воинствующего Барнебея, и люди в ней были в подавляющем большинстве уверены в своей способности справиться со всем, с чем они могли столкнуться.

Загирск тоже был таким, если не по тем же причинам, что и они.

Он глубоко вздохнул и отвернулся от окна. Отец Эври Пигейн, его старший помощник и секретарь, стоял в ожидании прямо за дверью кабинета, сложив руки в рукавах сутаны, с терпеливым выражением лица. Пигейн был с Загирском почти пять лет, вскоре после того, как началось это безумие с Чарисом, и они хорошо узнали друг друга. Верховный священник был чихиритом из ордена Пера, и он был настолько умен и эффективен, насколько можно было ожидать от этого происхождения. Его социальные навыки, к сожалению, были развиты гораздо хуже, и слишком часто у него было то, что мать Загирска всегда называла «глухим ухом», слишком часто, когда дело доходило до общения с другими людьми вместо отчетов и таблиц. Тем не менее, он не мог не быть симпатичным человеком, в своей иногда противоречивой манере, и он обладал канцелярскими навыками, которые, как знал Загирск, не были сильной стороной его самого. В отличие от большинства действующих архиепископов, он был паскуалатом и все еще не был вполне уверен, как он оказался во дворце архиепископа вместо того, чтобы преподавать в одном из колледжей целителей.

И бывают моменты — в последнее время их слишком много, — когда я молюсь Паскуале, чтобы он отправил меня обратно в тихий, мирный колледж где-нибудь далеко-далеко отсюда, — мрачно подумал он.

— Что ж, они уже в пути, — сказал он, и Пигейн кивнул, как будто в этой прервавшей молчание фразе скрывался какой-то глубокий смысл, витающий за пределами его мысленного понимания. Губы Загирска дрогнули, и он почувствовал внезапный мощный прилив нежности к своему помощнику.

— Все в порядке, Эври, — сказал он, протягивая руку и похлопывая молодого человека по плечу. — Я полагаю, что в конце концов мы привыкнем к тишине.

— Да, ваше преосвященство. — Пигейн снова кивнул, затем откашлялся. — Боюсь, отец Игнац просил вас уделить ему немного времени сегодня днем, ваше преосвященство.

Загирск сумел не вздохнуть. Дело было не в том, что он недолюбливал отца Игнаца Эймейра, своего интенданта. На самом деле он ему очень нравился, и он знал, что ему повезло больше, чем многим, что он у него есть. Это было просто так…

— Очень хорошо, — сказал он, поворачиваясь и возвращаясь к окну, чтобы еще раз выглянуть в него. — Попроси отца Игнаца присоединиться ко мне здесь.

— Конечно, ваше преосвященство. — Пигейн поклонился, и Загирск услышал, как за ним закрылась дверь кабинета.

Серо-голубые глаза архиепископа печально смотрели на марширующую колонну. Он знал Предписание так же хорошо, как и любой другой, и в нем предлагался только один рецепт от болезни, пожирающей Сейфхолд. Но он был целителем, это было все, чем он когда-либо действительно хотел быть, и мысль о том, куда направлялась эта армия, что она собиралась делать, когда доберется туда, наполнила его сердце печалью.

Даже самое ожесточенное, еретическое сердце во всем мире принадлежит тому, кто когда-то был дитем Божьим. Видеть, как все дошло до этого, знать, что может стать только хуже, прежде чем станет лучше — несомненно, этого горя достаточно, чтобы разбить душу даже архангела.

Позади него кто-то прочистил горло, и он повернулся к Эймейру. Интендант наклонился, чтобы поцеловать протянутый Загирском перстень, затем выпрямился.

— Спасибо, что приняли меня, ваше преосвященство. Я знаю, у вас много чего на уме.

На самом деле, — подумал интендант, — изучая своего архиепископа, на сердце и душе Загирска лежал гораздо больший груз, чем на его уме. Архиепископ слишком глубоко переживал, часто думал Эймейр. Это отражалось в глазах за линзами очков в проволочной оправе, в редеющих серебристых волосах и морщинистом лице с каким-то привлекательным клювовидным носом.

— Я полагаю, что мы все так думаем, сын мой, — ответил Загирск и махнул Эймейру, чтобы тот сел в кресло справа от стола архиепископа. Загирск подождал, пока он сядет, затем устроился в своем кресле, откинулся назад и сложил руки на животе.

— Отец Эври сказал, что вам нужно поговорить со мной, но я забыл спросить его, о чем может быть ваша тема, отец.