Средь тяжкого труда и скорби

Но протест умер. Священник склонил голову в знак признательности, поднялся с того места, где стоял на коленях, и жестом собрал других хирургов и их помощников. Биргейр наблюдал, как они реагировали на инструкции, видел, как они быстро посмотрели в его сторону, но никто из них не протестовал, и они снова рассредоточились среди сиддармаркцев, зеленые сутаны Паскуале двигались медленнее и целеустремленнее. Он видел, как некоторые из умирающих копейщиков смотрели на них снизу вверх, видел благодарность в их глазах, когда они узнавали освященные кинжалы, слышал, как некоторые из этих священников бормотали последние обряды Матери-Церкви, которые по закону запрещались любому отлученному или слуге отлученных. И он видел, как десятки этих умирающих людей подписывали скипетр Лэнгхорна, прежде чем острая как бритва сталь освободила их.

Он отвернулся, не в силах смотреть, задаваясь вопросом, действительно ли ему придется столкнуться с последствиями своего решения. В данный момент ему было почти все равно. Он не был мучеником, не лелеял желания умереть, но эти люди страдали и истекали кровью по его приказу, и они, клянусь Богом, были мужчинами! Они умрут как мужчины, а не будут кричать от Наказания, чтобы угодить пустым оболочкам других людей, столь же наполненных ненавистью, как Уилфрид Нэвиз.

Возможно, настанет день, когда сэр Нейтин Биргейр будет так же полон ненависти, так же страстно желая увидеть, как еретик и слуга еретиков заплатит полную цену за свои преступления против человека и Бога. Но этот день еще не наступил, и этого места здесь не было, и он надеялся, что, когда настанет его очередь встретиться лицом к лицу с архангелами, они запомнят этот день и поставят его в заслугу.

* * *

Тридцать минут спустя, в двух милях к югу, 14-й полк ополчения Саутмарча полковника Виктира Мазингейла вышел из леса, который подступал к главной дороге и засорял ее… прямо на развернутые и ожидающие орудия капитана Маршила Сираллы.

.VII

Залив Малфира, Рэйвенсленд

— Что ж, это зрелище для воспаленных глаз, — сказал Алин Симкин, наблюдая, как длинная вереница чарисийских галеонов входит в залив Малфира.

— Да, сэр, — ответил молодой человек, стоявший в почтительном полушаге позади и справа от него на набережной. Это было не то автоматическое, вежливое согласие, которого можно было ожидать от молодого помощника генерала. Вместо этого в нем звучала определенная нотка искреннего согласия, подумал Симкин.

— Ноги устали, Бинжамин? — спросил он, не отрывая глаз от этих коричнево-серых, потрепанных ветром парусов.

— Не столько мои ноги, сколько другая часть моей анатомии, сэр, — серьезным тоном ответил капитан Уитикейр. — Хотя я полностью благодарен тому факту, что мне не пришлось идти весь путь пешком, должен признать, что мысль о том, чтобы присесть на некоторое время на что-то, что не движется подо мной, имеет определенную привлекательность.

— Ты когда-нибудь раньше был в море?

— Ну, нет, сэр. На самом деле я не был.

— Понимаю. Что ж, в таком случае, надеюсь, ты захватил с собой запас «золотоягодника».

Генералу не нужно было смотреть на своего помощника, чтобы представить себе внезапно встревоженное выражение лица золотоволосого молодого человека. Золотоягодник был лекарством, специфичным для лечения тошноты, укачивания… и морской болезни.

— Вы ожидаете очень трудного перехода, сэр? — спросил Уитикейр через мгновение, и генерал прикрыл глаза рукой, еще внимательнее изучая галеоны.

— В это время года? Пересечь проход Сторм и Марковское море? — Он мрачно покачал головой. — Половину парней вытошнит к тому времени, как мы окажемся в пяти лигах от берега.

— Понятно.

Губы Симкина дрогнули от тона молодого капитана. Он очень любил юного Уитикейра, несмотря на то, что капитан был значительно более благородного происхождения, чем сам Симкин. Как и многие старшие офицеры прежней королевской чисхолмской армии, Симкин поднялся по служебной лестнице, нелегким путем заработав свой генеральский знак отличия с золотым мечом на воротнике. За четверть века службы он имел дело с большим количеством благородно воспитанных молодых сопляков, чем мог сосчитать, и Уитикейр сильно отличался от любого из них. Но у юноши и не было такого большого житейского опыта, как ему хотелось бы, чтобы люди думали иначе, и были времена…

— Думаю, они будут готовы к тому, что мы начнем посадку людей прямо с утра, — продолжил он более серьезным тоном. — Во всяком случае, я на это надеюсь. Мне неприятно думать, что его светлость застрял посреди Сиддармарка всего с тремя бригадами.

— Он надерет им задницу, сэр, — сказал Уитикейр, и на этот раз уверенность в его голосе была результатом тяжелого опыта двух солидных лет тренировок и муштры.