Средь тяжкого труда и скорби

— Знаешь, — задумчиво сказал Нарман, — если на Сейфхолде есть хоть один человек, способный лучше меня понять, что с тобой происходит, я не могу себе представить, кто бы это мог быть. Ты думаешь, что ты машина, которая считает себя человеком? — Эмерэлдец хрипло усмехнулся. — Кем это делает меня? Я даже не машина, Мерлин — просто мысль в разуме Бога… и компьютера, которую ты создал!

Настала очередь Мерлина вздрогнуть, даже не открывая глаз.

— Я не жалуюсь, — продолжил Нарман, как будто прочитал мысли Мерлина. — Я многое потерял, но приобрел еще больше — особенно учитывая альтернативу! — Он засмеялся более непринужденно. — Но это дает мне другую точку зрения, отличную от других… и это дает мне больше времени на размышления, чем кому-либо другому. Разве не поэтому вы все передали мне так много анализа разведданных? Но отчеты снарков — это не единственное, о чем я думаю, вы знаете. Я также думаю о друзьях. О людях, которых я люблю. И я много думал о тебе в последнее время.

— Нарман, не надо… — начал Мерлин, затем оборвал себя.

Он поднялся со стула и подошел к окну, обеими руками взявшись за раму на уровне плеч, стоя во всей мощи шторма. Проливной дождь летел почти горизонтально во все усиливающихся порывах ветра, поливая его насквозь, но он только стоял там, позволяя ему колотить себя.

— Мерлин, — мягко сказал Нарман, — ты не можешь взвалить весь этот мир на свои плечи. Ты просто не можешь — это так просто. Несмотря на все чудеса твоей технологии, на все то, что может делать «машина», в которой ты живешь, ты все еще один человек. Ты можешь сделать не так уж много. И что еще более важно, есть только то, что ты можешь вынести..

— Мы несем то, что должны, — мрачно сказал Мерлин, его глаза были пусты, если не считать отраженных молний.

— И иногда то, что мы пытаемся вынести, ломает нас, Мерлин. Иногда мы пытаемся нести груз, который нам не принадлежит, либо потому, что мы так думаем, либо потому, что мы так отчаянно хотим снять его с плеч людей, которые нам небезразличны. Ты делаешь и то, и другое, Мерлин Этроуз, и ты не можешь… уйти.

Казалось, это молчание длилось долго, а затем Мерлин склонил голову.

— Я не могу передать это кому-то другому, Нарман. Даже если бы я захотел. Я тот, кто начал эту войну, и я знал — я знал, Нарман, в отличие от кого-либо другого на этой планете, — что именно повлечет за собой религиозная война такого масштаба. Я знал о зверствах, жестокости, ненависти, голоде, кровопролитии — обо всем этом, Нарман. Я знал, что делал!

Последняя фраза была криком агонии, и плечи ПИКИ затряслись, когда человеческое существо, жившее внутри нее, заплакало.

— Не говори глупостей, — резко сказал Нарман. Голова Мерлина снова поднялась — быстро, как будто испугавшись, — и маленький князь стоял на балконе виртуальной реальности, в самом сердце своей собственной грозы, и свирепо смотрел на него. — Если бы ты не появился, не сделал то, что сделал, Чарис был бы сейчас еще худшим кошмаром, чем Сиддармарк, и ты чертовски хорошо это знаешь! Ты довел дело до крайности, но Хааралд и братья Сент-Жерно уже были полны решимости разрушить Церковь, разоблачив ложь, а храмовая четверка уже была полна решимости разрушить Чарис! Единственное, что ты сделал, это дал им шанс выжить, а не умереть по прихоти Жаспара Клинтана!

— Нет, это не так! — яростно сказал Мерлин. — Одному Богу известно, скольких людей я лично убил за последние пять лет, Нарман — чертовски уверен, что нет! Я могу сказать себе, что многие из них заслуживали смерти больше кого-то когда-либо. Фанатики, которые пытались убить Шарли, инквизиторы, которые собирались убить Дейвина и Айрис. Но как насчет всех людей, которые служили только своей собственной стране, своему собственному князю? А как насчет всех хороших и порядочных людей, выполняющих свой долг? Делать то, чему их учили всю их жизнь, что Сам Бог хочет, чтобы они делали? А как насчет персонала этих семафорных станций? Люди, которые никогда лично никому не причинили вреда за всю свою жизнь, пока я не убил их, чтобы мой замечательный план сработал?! Я не могу притворяться, что не делал этого.

— Нет, ты не можешь, — согласился Нарман более мягко. — Но не притворяйся, что у тебя был какой-то другой выбор.

— Выбор есть всегда, Нарман. — Голос Мерлина был жестким, ровным. — Всегда. Не думай ни на мгновение, что я не выбирал их, потому что я чертовски хорошо это сделал.