Статьи и проповеди. Часть 14 (17.05.2018 – 23.07.2019)

…«Учение – свет!» За свет надо платить. Учиться – это дорого, кстати. Лафа закончилась. И если раньше всех гнали палкой в шею в школу, то постепенно мир приходит к такому состоянию, что учиться смогут не все. Иногда будет так, что учиться смогут те, кто учиться не хочет. А те, кто хочет – не смогут, а будут штиблеты драить или машины мыть. Мир к этому идет. Образование превращается в дорогую штучку, которая не всем по карману. Это элитное занятие. Когда, например, человек разбирается в истории средних веков, значит, у него есть элитное образование. Или – человек знает два-три языка, чтобы он читал со словарем или, хотя бы, мог объясниться в незнакомой стране – это, значит, он принадлежит к элите. Вообще, любое знание делает человека существом, поднявшимся на пару шагов вверх. Это дорого и тяжело. Это надо ценить и хватать. Хватать и насыщаться. Жадность должна быть. Хорошая жадность к знаниям. Как у Василия Великого. Ему все было интересно. Можете себе представить епископа, который провел очень короткую жизнь – как свечка сгорел на престоле Церкви своей. Его интересовала и астрономия (ясно, что риторика и философия – само собой). Его интересовала медицина. Его интересовала география. Не было такой науки, которая его бы не интересовала. Ему все интересно было. Только на все времени не хватало и прочее, но сама жажда в нем была. Из этой жажды тоже рождается святость. Она тоже способна потом проявиться большой пользой для людей и самого человека.

Так что, в день памяти Кирилла и Мефодия (накануне его) есть смысл сказать… ну, пусть не себе самому. Себе самому скажем: «Да ладно, когда мне уже учиться!» На Руси есть пословица «Женатому учиться – время ушло». Конечно, какая теперь учеба – разобраться бы со своими обязанностями – семейными и так далее. Человек растет как организм, развивается до двадцати одного – двадцати пяти лет, дальше он стагнирует, а потом начинает деградировать. Каждые десять лет, начиная от сорока с чем-то, человек теряет семь процентов слуха. Примерно то же происходит со зрением, с зубами, с костями, с кальцием, с печенью, с сердцем, с легкими. Ты потихоньку движешься вниз – хочешь или не хочешь. И ты слабеешь: слабеешь – физически, слабеешь – умственно.

Так что не каждый может себя взбодрить, чтобы взять вдруг в руки китайскую грамматику. Представляю, завтра утром купите в ближайшем магазине. Развернете. Вас спросят родные: «Что ты читаешь?» – «Китайскую грамматику». Тебе скажут: «Ты что творишь-то? Брось это сейчас же. Пусть молодые учатся!» Ясно, что не у всех получится. Но нужно об этом думать всем. Ты будешь думать – а внук твой за это дело возьмется. Ты будешь думать, а ребенок твой как-то к этому делу приобщится.

Знания нужны человеку. Они дают веселие. Веселие дают человеку знания. Кто об этом знает? Радость узнавания – прочтение, например, новой книги. Человек отказывается от еды, и питья, и сна, и отдыха, когда он находит для себя драгоценную какую-то книгу и не может оторваться от нее. Даже если мама дорогая ему звонить будет, он увидит на телефоне ее номер («мамочка звонит») и выключит, потому что от книжки оторваться не сможет.

Сколько радости с знании, сколько радости в созерцании красоты. Все смотрят на деревья, на облака – но кто-то один смотрит так, что он потом это нарисует или сфотографирует и всем понятно, что он сумел это увидеть лучше, чем другие.

«Знания умножают скорби!» (реплика их зала)

Совершенно верно! Это вторая часть. Но не нужно думать, что отсутствие знаний убивает скорби. Отсутствие знаний тоже не такая уж веселая вещь. Это мы с вами цитируем книгу Екклесиаста. А этот великий мудрец все-таки жил до Воскресения Христова, до учения Христова. И он, действительно, говорил, что в этом мире скучно все. И так живешь-живешь. Все вращается по кругам своим. Помрешь и не знаешь, куда пойдешь. Он даже так говорит: «Дух скотины идет ли вниз? А дух человека не идет ли вверх? Не одно ли и то же они – человек и скотина. Вот что понял – ешь и пей от трудов своих, радуйся». Это один из главных таких рефренов по всей книге. Поэтому, в этих условиях – в условиях неизбежности смерти – в тех условиях можно говорить о бессмысленности всякого рода знаний. Все обрывается и заканчивается. Екклесиаст имел право сказать: «Да что толку, что я сделался мудрым? Разве я не умру так же, как все…»

Так что, друзья мои, то, что я вам говорил чисто про знания такие-вот – это не спасает человека. Даже можно сказать: «А Серафим Саровский в театр не ходил! И в библиотеку тоже. И вообще на картинки всякие не ходил. Не хлопал в ладоши. И вообще, не нужно ему было знать ничего – ни ваш китайский, ни ваш корейский, ни ваш английский. Он знал только то, что он знал. И был таким. И он – на Небе. И все его любят».

И это будет правда! Это будет правда…