Он учил не верить газетным передовицам и чужеродными по Духу политикам, заменившим древнеарийский КОН в душе каждого на вероломный, хамельонно гибкий Закон. Учил не обольщаться фарисейскими выкрутасами всяческих «измов», бывшими всего лишь двумя сторонами одной мамоннизированной медали, состряпанной в Бафометовой мастерской. За любым масштабным событием на планете всегда прячется своя потаенная цель. Она, как правило, замаскирована набором фразеологических газетных фикций. Бадмаев учил постигать логику и суть вещей, распознавать ее ясновидением созидателей, не блуждая в лабиринтах словоизвержений – которые предназначались для сокрытия сути. И чем изощреннее и агрессивней был фасад революционно-авангардной фразеологии в политике, в театре и художестве – тем меньшего доверия он заслуживал. Бадмаев учил различать за вычурным бешенством «модной», насаждаемой формы, за ее вопящей позолотой – хищное и смрадное мурло Бафомета. Изначальной мишенью его всегда были белая творческая энергия и ГАРМОНИЯ в чертогах Создателя.
Взамен ее насаждались хаос и дисгармония Яви, отчуждение ее от Законов Мироздания. И как итог – тотальная идиотия согнанного в единое стадо биороботов, где каждая особь должна быть абсолютно подконтрольна и пронумерована.
Все это до конца постиг Сталин – лишь к концу жизни. За что и был уничтожен, а память о нем – ныне глумливо и грязно распята.
Бадмаев учил не бояться. Не преодоленный, разбухший в человечьей плоти страх – это пожирающий изнутри паразит. Боль и смерть – ПРЕОДОЛИМЫ, их неоднократно и успешно научили преодолевать Исуса в его странствиях и богослужениях в храмах Джаваганнатху и Капилавасту – в период странствия по Индии, где его, избранника самого Сварога, посвятила в сан Христоса посланная Энки семерка всепланетных мудрецов.
Много раз Бадмаев сам снимал боль от ударов и порезов меча сеансами КУНДАЛИНИ. Дважды возвращал к жизни ребят, у которых останавливалось сердце. В поле, излучаемом его ладонями, за три дня срастались сломанные кости, прирастала к руке почти отрубленная кисть. И это было на глазах у всех, порождая стойкое ощущение бессмертия. Смерть – всего лишь орудие рока, и она не явится раньше предназначенного времени.
Он учил всему этому своих арийских волчат, учил подчинять воле Духа бренное тело, управлять им и врачевать его.
И всю эту науку почти постиг Евген, готовя себя к пожизненной миссии воина-кшатрия. Вот почему он вынужден был смертельно обидеть тренера Омельченко: отказался ехать на чемпионат Европы по акробатике, хотя там просматривалась почти стопроцентная возможность стать первым. Вот поэтому он оборвал всю связь с оперной студией Соколова после премьеры «Евгения Онегина», где ему прочили блестящее будущее после консерватории. Он порывал с этими соблазнами – как с обузой в будущей жизни воина – кшатрия.
Аверьян Станиславович Бадмаев учил не просить, последовательно расшифровывая ничтожность этого занятия. Если ты просишь что-либо у более сильного, то с исполнением просьбы неизбежно увязнешь в унижении и кабале – ибо сильные редко когда отдают что-либо безвозмездно.
Если просишь у слабого – тебя самого должен пожрать стыд: тебе дано Создателем больше, чем этому немощному. Так почему ты должен забирать у него может последнее?
Если ты просишь у равного: не оскорбление ли это самого себя? Двоим дано Создателем поровну. Тогда чем ты хуже, если ты клянчишь у равного тебе сородича?
Убедившись, что триумвират из «НЕ» освоен, Бадмаев повел к главному: нельзя двигаться вперед на одних отрицаниях. Одноногий, однорукий человек–калека; арба не едет на одном колесе; кромешность ночи всегда уравновешивается сияньем дня. Отрицание всегда обязано искать дополнения в утверждении.
Вот почему научившись не верить насаждаемому Бафометом бешенству мамонновой формы, каждый обязан обрести всеобъемлющую веру в Гармонию Создателя, главного творца ПРАВИ. Только тогда будет вечно вращаться Коло Сварога.
Изгнав из Души страх перед болью и смертью, человек обязан заполнить это пространство СТРАХОМ перед неправедным делом, которое отнимет у него право быть Божьим воином – кшатрием. Лучше погибнуть, чем свершить неправое дело, которое закроет путь к Нави, в воинство Перуна, в вековечную компанию индоариев-славян: Ноя-Атрахасиса, Иафета, Богумира, Иоана-Крестителя, Исуса, Магомета, Буса-Белояра, Александра Невского, Дмитрия Донского.
…Евген закончил пересказ, сосредоточенно и отрешенно перебирая врезанные в Душу фрески Бадмаевских уроков. И лишь окончательно вернувшись от него, стал осознавать, что они с Виолеттой давно стоят.
Они стояли у калитки. Шершаво-серые штакетины ее смутно перечеркивали лимонно-лунный разлив ночи. За околицей неистово и слитно струил свою полифонию хорал степных сверчков, настоянный на чабреце и полыни. Изредка, разрубая этот настой, в него втыкался брёх хрипатого барбоса на другом конце села. Он был – судя по голосу, лохмат, блохаст, голоден и старчески одинок.