СТАТУС-КВОта

Он обозвал Иосифа – Иосифиной, чье имя дребезжащим звоном при Нероне пронизывало каждый закоулок Рима.

– Ты ведь не хуже той куртизанки в случках? Все говорили – на ней верещал в экстазах сам Нерон. Ты, кажется, ее потомок, её и Флавия, воина Иудеи против Рима и через время – сторожевого пса, натравленного на нас, зилотов, Римом. Так ты потомок их? Тебя назвали так в честь четеры? – Он добивался от Иосифа согласия быть Иосифиной, он ждал ответа. И не получал его.

Иосифа назвали так в честь предка иудея Флавия – укротителя, поставленного Римом над скопищем зилотов, фарисеев, саддукеев – нахраписто-бесстыжих, ненасытных, отчаянных и наглых, трусливых и непредсказуемо бесстрашных: плодивших на окраине империи хаос и гнусь, кровавые сполохи мародерства.

Иосиф Флавий не пожелал марать в крови сородичей свой меч. Они же и поставили ему в вину все это. И издевались, сколотив гробницу для него. Изображая похороны, царапали лицо и выли, плевались, рожи корчили, вихлялись, хороня римского холуя – «блядь Иосифину» – за сверхдоступность его зада пред Нероном.

Четыре города из Галлилеи, где был начальником Иосиф, отпали от империи, примкнув к восставшим против Рима: Сепфорис, Гамала, Гиехала и Тивериада.

Иосиф с войском Рима, размещенным в лодках, прибыл озером в Тивериаду, готовый сечь и жечь всех – в случае отказа подчиниться.

С телохранителем Леви подплыл к воротам и приказал всем иудеям, кто выл на стенах в мокрых штанах от страха – спустить к нему зачинщика и подстрекателя.

Предчувствуя свирепое возмездие за бунт, восставшие связали и спустили сверху Клита. Тот – иудей Бне-Бабы, ползал на коленях, вымаливая жизнь. Иосиф, разрезав путы, бросил нагадившей мокрице меч:

– Твоя ослиная башка останется на шее. Возьми клинок и в назиданье всем сам отруби себе по локоть руку.

Клит, вереща от страха, рубанул, оставив целой кость – под вопли и насмешки воспрянувших, и тут же охамевших осажденных:

– Ты не зилот, а моисеевский болтун из ессеев! Ты можешь лишь замахиваться, но не бить! Ты не Иосиф, ты – Иосифина! Тьфу на тебя, слизняк, жалеющий врага!

…Ядир довел Иосифа до дуба. Пригнул, уткнув лбом в ствол. Зашедши сзади, раздвинул ему ноги. Поодаль, в двух шагах торчали истуканами два цербера – телохранители Владыки. В гляделках разгоралась оторопь, насмешка.

Иосиф, корчась в бессильной муке, скосил глаза. Увидел позади: взбухает, поднимается меж ног мучителя усыпанный алмазами чехол – тугой, уже распертый плотью. Ядир развязывал тесемки на крестце. Стянул чехол. И обнажился розово набухший, обрезанный, торчащий фаллос – вполне ослиного размера. Ядир приставил его к ягодицам стража. Опершись пальцами о ствол, стал вдавливать в раба, со свистом втягивая воздух сквозь зубы. Вихляясь в озверелом буйстве, заговорил:

– Ну, как, Иосифина? Не зажимайся, расслабь окорока… познавший меня раз, сам приползает ко вторичной случке, а ты…

Он не успел договорить: рванулась и исчезла перед ним телесная и жаркая опора. Уткнувшись пальцами в дубовую кору, храпя в прервавшемся экстазе, он все еще стоял с торчащим дрыном, когда из-за спины со свистом понеслось к его голове лезвие секиры.

Скорей затылком, а не глазом, поймав сверкающее приближенье, он бросил вниз плешивый свой калган – меж рук. И тут же нещадный хлест бритвенно острой стали плашмя скользнул по полушарию затылка. Сноп искр рванул из глаз Ядира.

Секира, срезав лоскут голой кожи с плеши, хищно хрястнула и въелась в древесину дуба. Игриво, веером скакнули, отлетев, четыре пальца Властелина. И из обрубков цвикнули багряные фонтанчики.

Ядир рванулся прочь, споткнулся, рухнул на спину. Четыре красных струйки из отчекрыженных фаланг все еще били живчиками из руки, пропитывая клейковиной песок и жухлую траву.

Рыча и подвывая в двух шагах, Иосиф рвал из дуба увязнувшее намертво лезвие секиры, скосив налитый бешенством глаз на раскоряченного, с торчащим фаллосом Владыку.

Телохранители, взрыв сандалетами песок летели к главарю в прыжке. Обрушились втроем на стража, подминая. В остервенелой, дикой свалке рухнули на землю. Заученным приемом поймали, наконец, шею бунтаря, сдавили, что было сил, и выдернули сталь ножа из ножен. Еще мгновение и он проник бы в грудь меж ребер «бляди-Иосифины», но тут взревел Ядир:

– Ша-а, гниды! Ша! – орал не Властелин-шпана с Одесского кичмана, утихомиривая хипеш толковища.

– Связать его, – чуть погодя сел голосом Владыка.

Встал на колени. Поднялся на ноги, с хлюпом всасывая воздух. Целой, пятипалой рукой притронулся к затылку, зашипел. Поднес ладонь к глазам: на ней багрово расползалась кровяная клякса.

У ног хрипел и дергал головой полузадушенный и связанный бунтарь, взбесившийся потомок слизняков ессев.

Владыка, не успев расставить ноги, не удержал в себе, пустил по ляжкам в землю горячую струю. Кривясь от боли в пальцах и затылке гоготнул: Его Величество хоть и запоздало, обоссалось!