СТАТУС-КВОта

Закончив поливать песок, с прилипчивым и жадным любопытством поднес к глазам, стал исследовать обрубок кисти. Запекшаяся на обрубках пальцев кровь непостижимо быстро обсыхала, шелушилась. Под ней уже просвечивала нежно розовая ткань: в нем началась регенерация. Это пока оставлено ему! До завтрашней ревизии.

Слепящим, блеском вдруг полоснуло по глазам. С надсадным треском над дубом разодралось небо и нестерпимый грохот, ударив по ушам, шершавой спицей проник под черепа компашки. Ядир присел: разнолобковые сверлили воздух синхронным визгом.

Ультрамариново-утробной чернотой клубился небосвод над побережьем. Спустя мгновенье, из-за леса, согнув в дугу вершины вековых дубов, свистящею лавиной выметнулся вихрь, тысячетонною метлою шваркнул по глади моря. Зеленой саранчою взвихрилась туча сорванной листвы. Рванулись в бешеный полет тряпье, газетные листы.

Вихрь налетел повторно. Мангал задрал две ножки, завалился на бок. И медный таз с обугленными простынями, что дотлевали в нем, с лязгом отрыгнул экстракт обряда, добычу всего дня – в песок.

Ядир, надсаживаясь, орал:

– Всю тряхомудию оставить! В лодку!

Наткнувшись взглядом на Лабуха, припомнил бунт (не много ль на сегодня?!) определил судьбу тапера:

– Вот этому – выпустить кишки.

Телохранитель дернулся к сидящему гибриду. Но не успел. Ушастый, всклоченный зверек, в непостижимо-резвом старте подпрыгнул и вцепился в крестовину – с распятым, уже остывшим мучеником-младенцем.

Через мгновение юркий шерстяной комок уже сидел в ветвях над головами. И, угнездившись в кряжистой развилке, заухал, заверещал хрипато в давно копившемся враждебном отторжении этой кровожадной стаи, поскольку в суть его изначально была впрыснута очеловечивающая Гармония созвучий, которую в веках копили, создавали избранные Богом:

– Плебеи! Хамы! Грязные шакалы! Макаки голожопые! Вам место всем в сортире, с червями копошится! Вы все – отбросы!

Ядир, разинув рот, внимал. Опомнившись, выдавил сквозь спазмы в горле (кошмар, как все кончается!)

– Иосифину – в лодку. А эту падаль – в воду.

Он указал на тельце воина-младенца. К распятому метнулся телохранитель. Второй, рывком поддернув связанные ноги Иосифа, поволок его к лодке, чертя затылком вялого, оглушенного бунтаря, борозду в песке.

Первый телохранитель, разрезав полотняные жгуты на ножках малыша, дернул и с хрустом отодрал от вбитого гвоздя обескровленную ноженку.

Он уже взялся за вторую, когда слепящий, плазменный зигзаг полыхнул над побережьем. Он пронизал черненую брюхатость туч, расплавил в солнечную бель полнеба и впился острием каленой плети в самую вершину дуба.

Телохранителя швырнуло от ствола на несколько шагов – уже не человека – скрюченную головешку. Бесшумно, невесомо падала сверху, натыкаясь на сучья, обугленная тушка зверя – все, что осталось от восставшего тапера. Ударилась о корневище и застыла.

Гигантскою свечой полыхнула разом вся могутность дуба – от корней до голой и разлапистой вершины. Горящий дуб, самурский бор, людей накрыл всех, придавил к земле обвальный, рвущий перепонки грохот. Еще раз диким зверем вымахнул из-за леса и с гулом стал драть когтями побережье штормовой ветрило.

Разнолобковые, скорчившись, сверлили воздух визгом. Не прерывая верещанья, полезли на карачках сквозь кусты на берег, к лодке.

Ее багряная, надутая утроба дергалась на якоре, вцепившимся тремя жалами в корявый, вересковый куст на берегу, дрожала и скакала в лягушачьих порывах к морю.

Вихляя толстым задом, задыхаясь, рухнул на борт ее Кокинакос. Телохранители дотащили до лодки и швырнули на дно связанного Иосифа.

Две жрицы с визгливым стоном, выпятив чумазые зады, перевалились через борт, заляпанные кляксами мокрого песка, с торчащей из распатланных волос травяной куделью, исчерканные кровянистыми штрихами ссадин.

Ядир скакнул и рухнул на сиденье последним. Тотчас телохранитель выдрал из куста вцепившийся в него якорь. И, подбежав с ним к лодке, едва успел запрыгнуть: ударило ветрило в красные борта, брезгливым, бешеным рывком швырнуло лодку в море.

Кок, сидя на корме, включил движку обратный, тормозящий ход: посудину несло к подлодке с ускореньем.

…На берегу в сгущающейся, грозной полутьме, на черном фоне стрельчатого бора лизал бездонный траур неба огненный смерч.

Дуб трепетал гигантским языком огня, испепелял в арийской тризне святое тельце павшего бойца.

ГЛАВА 46

Виолетта тронула его за плечо и Евгений выплыл из сонного омута – к свечному мерцанию, к негаснущему восторгу ДОПУЩЕННОГО. Память о божественной феерии случившегося гнездилась в нем и во время сна.

Не открывая глаз, он протянул руки к источнику блаженства, коснулся ее лица, бедер, груди: все существовало наяву!

Две мягкие ладони раздвинули его руки. Знакомый, но какой-то чужой голос сказал:

– Женечка, вам пора.

Он открыл глаза – это сказала Виолетта. Женщина сидела, наглухо зачехленная в юбку и кофточку – теплокровный сосуд из неземного, богами сотворенного антиквариата.