СТАТУС-КВОта

Выхваченный из мглы четырьмя лучами стоял в комнате у стены обшарпанный стол. На нем в изящном беспорядке бугрилась стопка журналов, лабораторные весы, катушки тонких ниток, три птичьих чучела, два скальпеля, каркас из проволоки изображал филина в полете.

У стены, отблескивая тусклым лаком, рубили с хрустом время старинные и мощные часы, качалась в чреве их желтушная блямба маятника. Белесой, страусиной скорлупой светился оголенный циферблат: куда-то сгинуло защитное стекло с него.

Серединой комнаты осанисто и по хозяйски завладела древесно-жестяная куча: в раздрызганной и безалаберной сцепке сплелись поломанные стулья, софа, три этажерки, погнутые софиты, аквариум из мутного оргстекла. Вся груда, выпирая в человечий рост, притиснула к стене диван. На нем стоял магнитофон с двумя колонками усилителя.

– Товарищ командир, смотрите, – позвал стоящий у дивана боевик. В его ладони невесомой едва приметной нитью отблескивала леска. Протянутая вдоль стены она цеплялась узелком за стрелку циферблата на часах.

Костров шагнул к дивану. Всмотрелся. Все стало просто, до омерзения, до жгучего стыда: три гвоздика в стене и спичка придерживали леску с гирькой, висящей над клавишей магнитофона. Студент дал всем им пол часа, чтобы бездарно, тупо шарить по пустым кладовкам. Затем натянутая стрелкой леска выдернула опорную спичку из под гирьки. Та шлепнулась на клавишу магнитофона, включила запись с поносным пасквилем студента. В итоге все они, облитые издевкою «козлы», которых вел сюда «херр оберст-лейтенант» стоят у блядского магнитофона. На котором крутятся кассеты.

– Да что ж ты так не любишь нас? – спросил вслух командир, гундося в респираторе. Свирепо, загнанно кипело в нем достоинство бойца, прошедшего в Анголе и на Кубе пороховые Крым и Рым.

– Вас никто не любит, херр офицер, – сказал магнитофон. Спину Кострова обдало ледяной примочкой: туда вселился дух удравшей «дичи»? Студент предвидел всю его реакцию?!

– Это почему? – вдруг выбулькнул вопрос из горла командира.

– За что любить опричников, песью башку с метлой? Ты пробовал хоть раз задуматься, чем занимаешься? Кто отдает команды «фас»? И за кого ты рвешь людские судьбы?

– Ну, растолкуй? – сказал Костров. Мазнул взглядом по лицам. Остолбенело пялились бойцы на командира, затеявшего разговор с железякой.

– Кто отдает приказы гробить, вгонять в разор нашу с тобой страну? Кто гонит миллионы кубометров газа западным буржуям? В деревнях замерзают, пухнут в холоде наши отцы и деды, сломавшие хребет фашистам. А топливо и нефть, сбереженные их потом и кровью, сифонят мимо них по трубам, обогревая побежденную Германию. Кто распорядился всадить гранату ЦБК в живую плоть Байкала? Бандитский комбинат который год гонит отраву в озеро-хрусталь, калечит всю Сибирь, людей, природу.

Какая сволочь надела на колхозную шею удавку МТС, передав их колхозам? Они теперь работают себе в убыток, не вылезают из долгов, поля все в сорняках, не обработаны, хлебов все меньше. Какой паскудник распорядился гнать Госплан по валу и поощрять за бешенство затрат? Чем больше себестоимость продукции, чем больше тратится на нее денег – тем выше почести транжирам. Какой матерый враг отменил все Сталинские понижения цен, обрушил курс рубля по отношению к доллару в 2,5 раза? Он, как Гапон, подвел к расстрелу рубль из пулеметов мировых волют. Кто заставляет агрономов карежить, истощать все наши нивы вспашкой, плугом?! Кто отбирает прибыль у толковых директоров и раздает ее дебилам и трутням?

А ты на страже этого паскудства. Ты охраняешь тех, кто всаживает Родине нож в спину. За что тебя любить, херр офицер, трусливо не желающий включать свои мозги? За что уважать цепного пса?

Холодный пот тек по спине Кострова: остолбенелые бойцы фиксировали их диалог. Накал словес студента нещадно воспалил подпольные, похожие сомнения, все чаще одолевавшие старлея. Но он, заимевший в обеспеченном своим потом и кровью тылу двоих детей, жену в двухкомнатной квартире, гнал эти мысли от себя.

– Серьезный разговор, – сглотнул слюну в пересохшую глотку Костров, – поговорить и я не прочь. Но ты же смылся.

– Ищи меня на крыше. – Закончила кассетная железка. Отключилась. Костров снял кассету, сунул её в карман.

– Орлы, вы ничего не слышали. Того, кто проболтается – достану из под земли со всеми потрохами. Затем зарою там же, но уже без потрохов. Но что гораздо хуже – я плюну ему в рожу и не подам руки. Все сказанное касается и вас, – добавил командир, буровя взглядом лейтенанта Качиньского. Был тут добавленный в его команду распоряженьем Левина вставной элемент. Предлог нашли говеннее поноса: для усвоения спецбоевого опыта Кострова. Все возражения Кострова наткнулись на нетерпеливо-оскорбительный отлуп московского начальства.

– За мной! – Костров шагнул к дверям.

Костров пересек с бойцами сцену под цепким коршунячим взглядом Дана, сидевшего на рояльной банкетке. Поодаль изнывал на полусогнутых, не смея сесть, несчастный Томин.

Костров остановился перед дверью, перекрывавшей ход на антресоли. Не глядя сказал ночному сторожу:

– Открой.