– Лур-р-ря! – почти неслышным клекотом позвала таборная леди кочевых товарок. Неслышный для других зов, тем не менее, достиг ушных локаторов, настроенных на Мату: цыганки с выводками цыганят стекались к породившей самого барона.
– Ромалы, – сказала им Земфира, – вон тот при шляпе в серой рубашонке – пахучая и свежая кучка дерьма. А вы зеленые, большие мухи. Слетитесь на него и облепите, когда захочет зайти за нами в каменный шатер.
– Идем, – позвал Земфиру Бадмаев.
Две старые цыганки пошли ко входу в министерство. Остальные цветастой радугой опять рассыпались по площади.
– Ты все предусмотрела, – сказал Бадмаев по-цыгански, – поэтому твой сын и стал бароном.
– Ты знаешь наш язык?! – сочилось изумление из глаз Земфиры.
– Немного знаю, когда нужно.
– Ой, Князь, страшная сила твоя, ее не одолеть сычам.
– Им нас с тобой не одолеть, – с усмешкой согласился Аверьян.
Они уже входили в министерство, когда за спинами взметнулся гортанный, с визгами, нестройный хор. Трещали малые ладошки цыганят и шлепали подошвы об асфальт. Бадмаев оглянулся. Толпа цыганок, окружив какую-то районного масштаба шишку, выхлопывала и вытоптывала свою плату за концерт. Чукалин все еще стоял, беседовал. Без десяти пятнадцать.
…Отец Евгена шел по коридору: настенные часы на арке показывали три часа. Второй этаж, на двери кабинета цифра «двадцать». У кабинета переминалась с ноги на ногу, иссохшая, в годах, с морщинистым лицом цыганка.
– Спеши, деду… там тебя ждут, – она открыла дверь и подтолкнула Василия во внутрь.
Чукалин ошарашено шагнул к столу. Спиной к нему сидела дюжая цыганка. Не обернувшись, хрипато зашипела:
– Садись, касатик.
– Ты что здесь делаешь, мату? – Чукалин сел напротив, портфель шлепнул на стол. – А где Валерий Афанасьевич?
– В обкоме. Не узнаешь?
Чукалин всмотрелся. Спросил в изумлении:
– Бад… Бад… маев?
– Я, Василь Яковлевич, я. Дурацкий, вынужденный маскарад.
– Что с Евгеном?! У меня в доме безвылазно торчат две держиморды. Сказали, что Евген преступник, в розыске…Анна вторые сутки на уколах – сердце.
– Не только на него облава, как видишь, и на меня, Василь Яковлевич.
Из-за двери в коридоре фальцетно взвился сипатый говорок:
– Дай погадаю, миленький, всю правду расскажу. Куда бежишь, подожди!
– Да отвяжись, нечистая сила, – раскатисто рыкнул властный бас. – Кто вас сюда пустил?!
Бадмаев взял руку Чукалина встал всматриваться в ладонь. Дверь распахнулась. Вошел здоровый, под притолоку, румяно-круглолицый молодец – зам. министра, великий Николай Золотарев (девять пудов элитно сельского замеса).
– И здесь эти кикиморы? Здорово Василь Яковлевич, ты что тут влипнул в ворожбу?
– Вцепилась и не отпускает – дернул плечами Чукалин. Дрожало на сером, измученном лице виноватая улыбка.
– Хреново выглядишь, – озаботился Золотарев– уборку закончим – спровадим в санаторий. А где Валерий Афансаьевич?
– Вызвали в обком.
– А черт… тут куча дел к нему. А с этими – щас вызову милицию.
– Зачем милицию, начальник? Да что мы тебе сделали? Копейки нашим деткам жалко, да?! Дай хоть на хлебушек детишкам, сам кушаешь в три пуза… дай, гладенький! Ну, дай детишкам денежку, – ворвалась из коридора, прянула к столу седая фурия, цепляясь за рукав Золотарева, сверкая грозной чернотой глазищ.
– Тьфу! На! – Дернулся к выходу рассвирепевший зам. Швырнул в протянутую цепкую ладонь горсть мелочи. Захлопнул дверь.
– Скорее, Князь, ой будет плохо! – Земфира ринулась вослед ушедшему. За окнами внизу вспухали визги, вопли цыганок и детей:
– Ты что ли зверь, да? Ребенка моего ударил?! Стой басурман! Милиция! Ребенка убива-ю-ют!
Бадмаев, наклонившись к лицу Чукалина, вышептывал с колдовской, властной силой:
– У нас секунды, Василь Яковлевич. Дай телефон Ивана Пономарева.
– Я же не помню…
– Он здесь, в портфеле, в записной.
– А черт… действительно…
Дрожащими руками Чукалин расстегнул портфель, достал записную книжку.
Внизу вой, визг и вопли сверлили уши.
– Вот, запиши.
– Читай.
– 338-46-17. Зачем тебе Иван?
– Все объяснит Евген. Он будет у вас ночью.
– Ни в коем случае! Схватят!
– Не бойся за него, отец Василий. Евгений у тебя кристально чист, хороший воин. Запомни, Василь Яковлевич: к ночи почувствуете что-либо не так вокруг – наденьте на голову кастрюли.
– Чего, чего?
– На голову – кастрюлю себе с женой.
– А может и сковороду на задницу?
– Лучше на сердце и на печень, – поморщилась, поправила «цыганка». – До встречи.
Бадмаев вымахнул из кабинета. Схватил Земфиру за руку. Они сбежали с лестницы на первый этаж, свернули в вестибюль. Там кипела свара: толпа цыганок, вцепившись в разъяренного, потрепанного филера, визжала, волокла наружу:
– Ребенка чуть не убил, теперь хочешь удрать?!
Бадмаев и Земфира втиснулись в цыганский клубок. Земфира ввинтилась в бабий гвалт свирепым, воющим сопрано:
– Чавелы! Хватит. Идем в милицию – напишем заявление – хотел убить ребенка, у нас здесь не Америка, здесь родная Се-Се-Ерия! Скажи свою фамилию!