СТАТУС-КВОта

– Он в отпуске. Я временно вместо него, так сказать по-совместительству. А вам, простите, зачем Игорь Петрович? Могу я заменить его?

– В принципе можете. Но мне неловко обременять вас, Владлен Михайлович.

– Да что вы, что вы! Входите. Мы знакомы?

– В какой-то степени. Кто в городе не знает блистательного ассистента и сорежиссера драмкружка, ваши, с Красницким, нетленные спектакли «Кокон», «Иркутская история».

Он шел к столу самим собой, отбросив соответствие гриму и облику доцента.

– Так редко встретишь в наше время ценителя хорошей режиссуры… как величать вас?

– Доцент Бердюков-Белик.

– Простите… как?

– Бердюков – Белик.

– Вы шутите?

– Вот уж не думал Владлен Михайлович, что вас, конструктора сценических мистерий, обманет мой примитивный макияж.

– Чу… Чукалин?

– Конечно же. Тот самый, бандит во Всесоюзном розыске.

– Что вам… угодно?

– Мне надо позвонить. Один звонок. Междугородка. Вот оплата.

Он положил на стол перед Владленом пять десяток – почти полмесячную его зарплату. С холодным любопытством наблюдал, как буйно и нещадно схлестываются на Белик-Бердюковском лице несовместимости страстей: давнишняя обида, жадность, скулящее достоинство, испуг.

Смотреть на это было тяжело. Евген решил помочь.

– Владлен Михайлович, давно хотел излить вам искреннее сожаление: самым бесстыдно-плотским моим контактом с Ларисой Гамаюн было хождение с ней под руку. Для большего мы не созрели. И я частенько думал: какая горькая нелепость. Мне это помешало войти в контакт с изящным дарованьем мастера, то бишь с вами. Ваш интеллект просто выпирал из режиссуры.

– Пожалуйста, звоните, – растаял и потек Владлен, – оплата не нужна, звонок за счет Дома Пионеров.

– Как вас благодарить?

– Вам с телефоном нужен тет-а-тет?

– Мне, право, так неловко…

– Я выхожу на десять минут. Вам хватит?

– Вполне. – Владлен пошел к дверям.

– Владлен Михайлович, – поймал Евген и.о. директора у самой двери, – я сознаю мучение вашей души: преступник безнаказанно эксплуатирует пионерский телефон. Я вас не осужу, если оповестите органы об этой наглости.

– Может хватит хамить? – Во Владлене взрезали уже вызревший сексотный фурункул.

– Увы, Владлен Михайлович,почти вся се ля ви такая хамская.

Дверь с треском захлопнулась. Евген набрал междугородку, ответили:

– Семнадцатая. Откуда звоните?

– Дворец Пионеров. 272 436.

– Ваш заказ.

– Москва. Триста тридцать восемь сорок шесть семнадцать. Огромная к вам просьбе девица – красавица.

– Что, так заметно? – скокетничала трубка.

– Почти ослеп от вашего сияния... Разговор сверх срочный. Пришлите тройной счет. За срочность.

 – Постараюсь.

«Ты постарайся, золотко!!!».

Через минуту затрезвонил телефон. В трубке возник глуховатый, усталый голос:

– Пономарев.

– Дядь Вань… «Не бздеть, душой и телом не хилять, торчать как палка у грузина» – я помню до сих пор. И следую Аргунскому завету.

– Женька?!

– Я.

– Ты…как меня нашел?! – сталистое, плохо скрытое изумление, замешенное на отторжении, звенело в голосе генерала.

– Вы дали телефон отцу.

– Какой?

– 338-46-17

– И ты продиктовал его телефонистке?

– Семнадцатой. Я что-нибудь не так?

– Дела-а-а. Ну ладно. До нас дошло, что ты умудрился поднять столько пыли… с красной юшкой. Здесь от нее спец. чих стоит. Ты где?

– Дом Пионеров. Соединяла семнадцатая.

– Учту. Выкладывай.

– Вы дважды предлагали Аверьяну Станиславовичу…

– Дальше.

– Он согласен. А мне не предложите?

Пауза была долгой.

– Обсудим. Где и когда?

– Сегодня в полночь. Пеньжайка. Вы там были.

– Маловато времени.

– Прошу учесть: чих с красной юшкой теперь здесь, кажется, двойной или тройной.

 – Ну, ты даешь…копнильщик хренов! Вразнос,что ли, пошел?

 – Пошли – они. Мне отвечать прищлось. Так уж сложилось.

 – Привет отцу. До встречи.

Чукалин положил трубку. Свинцовая усталость заползала в душу. Пол дела сделано. Вторая половина дела просматривалась смутно: ночная встреча с Аверьяном и Пономаревым на «пеньжайке». После которой должна начаться иная жизнь. Какая? Во всяком случае – не волка, бегающего от собак. Этим сыт по горло. За что его гоняют? Терпеть все это дальше, опять петлять в постыдном драпе? Есть ведь предел терпенью.

Накопленное напряжение переплавлялось в тяжелый, жгучий ком бойцовской ярости.

Среда обитания, в которую вплавило Евгена, все явственней набухала опасностью. И концентрация ее сгущалась. По следу мчались гончей рысью четверо оповещенных Владленом. На эффективный драп от них оставалось две-три минуты.

«Значит опять в бега… собственно, не много ли чести? Загонщики, по логике, должны же испытать весь смак поимки дичи…низ-з-з-зя-я-а-а-а отказывать им в этом удовольствии!»

Чукалин огляделся. Освобождая место, придвинул к стенам стулья, убрал от директорского стола в угол журнальный столик. Сел в кресло, закинул ногу на ногу.

…Погоня ворвалась в кабинет через минуту: в руках дубинки, пистолеты. Переводили дух четверо распаренных оперативника, в чьих головах и памяти пульсировало размноженное фото бандита, который уконтрапупил четыре дня назад самого «Бульдога».

Задравши ногу на ногу торчал из кресла в кабинете очкастый тип…чья физия, хоть плачь, не походила на фото-ориентировку.