Завел Гульбаев приятельские отношения с одним весомым кадром. Раскрылся ненароком, что кроме геномного мутагенеза овладевает Джиу-Джитсу, парапсихозом и телекинезом на спецкурсах при штабе КАЗВО, где верховодил его дядя. Дождался своего: получил приглашение, наконец, в Контору. Там, позабыв градацию мироздания на день и ночь, нырнул безвылазно в глубины пси – технологий. Вгрызался в потаенную специфику мозговых отсеков: рептильного, лимбического и неокортекса, в тета-тельта и сигма-ритмы мозга, их совместимость с инфразвуком, СВЧ и лазером, их симбиоз с ПСИ-генератором, их реакции на излучение импульсно-волнового миотрона, их болевой порог и разрушение от радиационного воздействия.
Его перевели в Москву для овладения «Градиентом-4» и дали старшего напарника Дана. Лишь там он начал познавать иерархическую структуру зомби-управления страной кремлевскими небожителями, догадываться о потайных приводах и нитях от Верховных кукловодов.
Чем глубже он нырял на кромешное дно профессии, где насаждали в кровь и грязь звезданутые паханы власти, тем нестерпимей нарывала отсаточно-людская суть его натуры, лишенная малой Родины и родичей. Варился он в капканной неумолимости бытия, где напрочь было перекрыто право на семью и на детей. Все более склоняясь к мысли о суициде (ибо давно усвоил, что живьем Контора беглецов не отпускала) он вдруг познал, что рядом, параллельно течет своим руслом иная жизнь.
Однажды к ним в отдел зашел за малой техно-надобностью высокий спец из ГРУ – Пономарев. Каких-нибудь пятнадцать минут беседы с генералом хватило Гульбаеву, чтобы понять – вот этот из иной, стоящей жизни. Где существуют (это не бред!) понятия: честь, Родина, долг чекиста перед ними.
Генерал оставил, скорее всего, для проформы, телефон каких-то третьих лиц, через которых можно было когда-нибудь, при случае, и если повезет, достать его звонком. И испарился в небытие. Тогда и стал рождаться в казахе последний, практически нереальный замысел.
Но он обрел реальные черты в командировке сюда, в Гудермес. Где свалилась на него задача: поймать студента – зверя, вундеркинда, по совместительству Исуса.
– А зря ты ко мне с душою нараспашку – вдруг жестко, холодно ошарашил Гульбаев – со мной осечка вышла. Разговор с тобой продолжим в другом месте. Там и ответишь на всё, что меня интересует.
– Ну и сукин ты сын! – не смог скрыть Прохоров изумленной и гадливой ярости.
– Перекантуешься в компании стариков Чукалиных. Марш в дом. И носа не высовывать – Домбаев может отстрелить, за ним не заржавеет. Да, кстати…в случае чего, наденьте на голову кастрюли и ложитесь на пол. Старикам об этом тоже скажи.
– В каком таком случае?
– Ты все слышал. Марш в дом.
Евген разделся у приметного в ночи куста. Сложил под него одежду и сумку, присыпал их жухлым прошлогодним листом.
Ночь, перевалившая за половину, накрыла пригородное поле черным покрывалом. Луна, проглядывая ненадолго через дыры кромешных туч, пятнала поле шафранно-смутными заплатками. Они ползли по степи. Чукалин шел вдоль русла арыка к совхозным домам. Внизу чуть слышно всплескивала влага в илистом русле.
«Презент тебе от совхозчан» – всплеснулась мысль и в Евгене, разнежено мелькнула благодарность к ситуации – арык не чищен был с весны.
Не доходя с полсотни метров до окраины поселка, он выцелили и ощутил первую засаду: в стерильное амбре полыни, чабреца, висевшего над кромешностью поля, вплелась струя, сплетенная из табака и страха. Его здесь ждали и боялись: оперативные ориентировки и инструктаж наружникам, рассаженным в засады, лепили из беглого студента неуловимого супермена – зверя, который прет на рожен, ломает кости всем, стоящим на его пути. В которого нельзя было стрелять.
ГЛАВА 59
Не помнил Ич-Адам, когда так истязал себя, любимого, чья плоть несла в себе наследие богов.
С утра он встал на колени близ дворца Энлиля. Расчетливо и умно встал: на солнцепеке, смиренно чураясь тени от кокосовой, полузасохшей пальмы. Запряженная четверкой белых жеребцов, колесница его изнывала и томилась сзади, в рощице, в трехстах локтях.
Торчала из песка коленопреклоненная фигура Ич-Адама в перекрестьи взглядов – кто бы ни бросил взор в пустыню или на берег Нила из дворца – он натыкался на умоляющую, стерильно-белую кляксу его тела на желтизне песка. Нефилим, будь они сыты и здоровы, конечно, заметили его. Но солнце, оторвавшись от горизонта, уже прожгло в небе половину пути до зенита, успело напитать тяжелым жаром всю пустыню, а к первочеловеку, согбенно вросшему в песок, пока никто не вышел.
Несмытой кислотой жгла, разъедала мозг Ич-Адама весть, коей облил вчера летающий урод. Накаркал таки кошко-ворон о сборах всего клана Архонта: безжалостно и сокрушительно обрывал зачем-то пребывание свое в дворце клан Владыки. Грузились в три «ID-GE-UL» всем самым ценным, покидая неприступное обиталище свое, по всем признакам – навсегда. Куда?! Зачем?!