Висло над всем Нилом, сгущалось что-то страшное, ибо вторые сутки не прерывался вой собак над длинной россыпью туземных поселений вдоль Нила, а полчища фаланг и скорпионов, пятная рябью сыпучесть барханов, сливаясь в черные шуршащие ручьи, ползли к реке.
Дворец Верховного и Всемогущего Владыки Энлиля кипел в невиданной еще суматохе. Холодным блеском вонзались в синеву небес и отливали серебром острия трех летучих глыб «ID-GE-UL» (высоко возносящиеся в небеса – шумер.) – в двухстах локтях от дворца. К ним подносили, подвозили, заталкивали внутрь поклажу. Цепь повозок и вереница рабов волокли по пескам к ракетам бесчисленность неведомых вещей.
Закончилась погрузка к вечеру, когда светило, истощив белёсую нещадность жара, зависло над Нилом красно-остывающим шаром. Лишь тогда, истекший потом, которого уже не осталось в теле, со стоном разминая схваченные судорогами икры, Ич-Адам увидел, как распахнулись главные ворота у дворца.
Ударило по сердцу, лизнуло жаркою волною счастье: в зловеще угольной квадриге стражников с A-PIN-KUR в руках, янтарным золотом блистал скафандр Властелина.
Над головами их скользнула черная, распластанная тень, сорвавшись с главной башни дворца, пронизывала воздух по ниспадающей дуге матерая, крючконосая тварь. Достигла пальмы рядом с Ич-Адамом, тяжко бухнулась на голый сук. Переступила, умащивая крылья на спине, брюзгливо, хрипло проскрипела:
– Проси… с собою взять.
– А как ты думаешь, зачем ему вонючий, мокрый шмат моего тела? – измученно прощупал Ич-Адам мотив мольбы к Архонту, которую подсказывал ворон.
– В тебе кровь властелина. И любовь к нему.
– Я знал такое и без тебя. Теперь захлопни клюв!
Когорта приближалась к Ич-Адаму. Он пал на землю и, извиваясь, пополз к ней навстречу.
Не поднимая головы, услышал: тяжелый хруст песка под грузными подошвами смолк. Над ним стоял Владыка всех земных царей.
– Чего ты хочешь? – с нетерпеливою досадой спросило Всевластие во плоти над головой.
– Не оставляй меня царь всех царей, – взмолился Ич-Адам, – возьми с собой.
– Зачем ты мне?
– Ай, каким рабом тебе буду!
– Мне их хватает.
– Хватает тех, кто служит под хлыстом и плетью. Но чтоб я сдох, при вас нет ни единого, в котором цветет и пахнет мой лотос обожания к вам, Владыка.
– В нем кровь анунаков, Архонт, – упал сверху с пальмы скрипучий аргумент горбоносой химеры, – как и во мне…
– Меня гнут к согласию два единокровных урода, которых сотворил такой же третий: мой брат. Так почему бы вам не попросить его?
– Возьми рабом своим, Владыка, – опять взмолился Ич-Адам – у вас появится слуга, в котором кипит священная брезгливость к брату твоему. Она в моей крови. Энки достоин лишь презренья, поскольку ненависть к нему нас с вами унижает.
Зависло долгое молчание.
– Ты все еще плодоносишь? – спросил вдруг бог.
– А как ви думаете, мой Властелин? За последний год туземки Хабиру и гиксосов, зачали от меня три дюжины отборных адамят… я мог бы сделать еще столько, но ви не представляете, какие вопли и скандалы мне пришлось вытерпеть от этой старой швабры Евы…
Его прервал, упав как лезвие на шею, приговор:
– Ты мне не нужен.
Ич истекал тоскливым страхом: процеженный сквозь мили усиливался слитный вой собак в селеньях. К нему подключились режущие визги шакалов в нильских тростниках.
– Но станешь нам полезен своим семенем, когда поселишься среди тех, кто выживет – закончил приговор Владыка.– Завтра к ночи ты должен быть у горы Килиманджаро.
– Туда три дня пути! – взвыл, ужаснул Ич-Адам.
– Захочешь жить, а не кормить собою рыб – успеешь. Поднимешься на склон. Один. Там стража. Проломишь цепь ее, достигнешь корабля.
– Корабля на склоне?! Ви так сказали или мне послышалось?
– Корабля на склоне. Возьми с собою кошку, – закончил бог.
– С котятами или без них, мой Машиах? Если с котятами, они меня обгадят по пути. И что я буду делать на горе такой вонючий и несчастный? – Адам стал плавиться в нахлынувшем потоке облегчения: Всевластный, Всемогущий засмеялся.
– Кошку железную. С веревкой в тридцать локтей, с узлами. Достигнешь корабля, поднимаешься на борт. К утру вы поплывете…
– Мой Властелин! – изнемогая в страхе, в невыполнимой дикости приказа корчился Ич-Адам. – Как я один взломаю стражу…куда мы поплывем на корабле по каменной горе?!
Адам осекся: когорта, кольцевавшая владыку, удалялась.
– Тебе помогут, – донеслось из-за спин.
– Ты будешь не один. – Присел, взмахнул антрацитом крыльев кошко-ворон на пальме. Поднялся в воздух – ты все еще стоишь? Гони коней!
Ворон улетал, как улетало время. Но не во дворец, где жил, – к горе Килиманджаро, которая прорывала горизонт зловещей краснотою снежной шапки.
И только тут настигло первочеловека: мир рушился. Успеть бы выскочить из-под обломков.