Беглец растаял в лунном полумраке. Построились в цепь. Сопровождаемые прожектором пошли обшаривать степь, ломая дремучие травостои, проваливаясь в ямы. Время от времени прожектор взламывал над головами, полетно резал ночь перед людьми, выхватывал из тьмы буйную безбрежность степи, ветвистые переплеты кустов, осанистую крутолобость валунов.
…Когда взметнулся за спиной тревожный гомон и заполыхали фонари, Евген, достигнувший арыка, скатился вниз и рухнул в воду. Он сломил полую, сухую камышину, взял в рот и лег на спину. Вода едва прикрыла торс. И он стал зарываться в донную зыбучесть. Он вибрировал и ерзал всем телом, как зарываются в песок Сахары ящерицы. И делал это до тех пор, держась раскинутыми руками за камыш, пока обломанный конец тростины торчащей изо рта, не накрыло водой. Он выдул ее коротким выдохом, чуть приподнял голову. Замер, вбирая воздух в грудь размеренно и редко. Прикинул: над ним не менее полуметра сапропеля и столько же воды.
Да здравствует родное русское «авось», замешенное на раздолбайстве – арык, смиренно, щедро поставлявший для хозяев воду и ценнейшую органику, не чистили с весны, беспечно полагая: авось до осени дотянет, не разольется половодье по грядкам.
Он ощутил сквозь вязкость облепившей тело субстанции – идут по дну, натужно увязая в зыбуне.
Шаги приблизились. Ботинок шедшего, продавив слой ила, ступил на грудь. Второй вдавил живот. Их хозяин, буровя илистую взвесь, поволокся дальше, не ощутив какого-либо дискомфорта.
Единственное, чем напакостил: выбил тростяную трубку изо рта.
Евген, утихомиривая сердце, стал тормозить его толчки. Пульс замедлялся, пока не опустился до сорока ударов. Здесь был предел, рубеж ниже которого не стоило опускаться, чтобы не впасть в бездонность анабиоза, затем комы.
…Текли мгновения, и бился счетчик мозга, размеренно отщелкивая их, уже перевалил за десять минут. Грудь трепетала и вибрировала, требуя кислорода.
Евген пошевелился. Стал выламываться из засосавшей туловище клейковины. Ее смывало, уносило слабое течение. Прорвавшись к воздуху лицом, он с жадностью, свистящим хрипом втянул в себя степной, живительный аромат. Насытил им грудь до отказа. Вслушался в ночь. Она нависала над ним черной бездонностью, кое-где проколотой иссиня белыми иглами звезд. Настоянный на мироздании покой разъялся вдруг и пропустил к его слуху угрюмо-теплый зов: «Мы тебя заждались, Архонт…В твоих делах дерьма поболее, чем под моим насестом в курятнике…».
Евгений вобрал в приязненный отсек души приветствие– пароль кошко-ворона и отозвался:
«Так разгребем его на пару, Карыч?».
«Калека сделает что может. Там в городе были лейтенанты. Здесь ждет херр капитан, с газ-пукалкой в руках».
В ночную тишь вплетались голоса: облава возвращалась. Пора начать движение. Он выломил еще одну тростину, взял ее в зубы. Напряг, вцепившиеся в камыш руки и передвинул тело на полметра к цели.
Спустя минуту вновь зарылся в ил: и протащил себя под полусгнившими в воде торцами штакетника. Здесь начиналась первая усадьба совхозчан. Арык скользил мутной анакондой через семь усадьб, их предстояло одолеть, прежде чем примет в свои объятия, восьмая – с отцом и матерью.
Гульбаев, утихомиривая зябкую дрожь в теле, еще раз оглядел ночной ландшафт засадного центропупизма, где он, спецкапитан ПСИ – излучений, торчал центральным пупом. В ушах еще стоял фальцетный всхлип Зельдмана из рации:
– Внимание Гульбаев! Он здесь… выключил дозорника. Врубай свою бандуру!
Унимая озноб в груди, отшил паническую поспешность погонялы капитан: он капитан на корабле и лучше знает, когда включать свой «Градиент».
Домбаев с двумя сержантами охранял ворота и калитку снаружи. В ГАЗон близ ворот вмурован самбист – водитель. К чукалинскому подворью сбоку примыкали три соседних – там затаились в огородах по двое бойцов. Степь и дорогу, втекающую в совхозный поселок, перекрывали несколько засад и пеленгационная машина. Где восседал координатор и зам Левина Зельдман. По статусу штурман ПСИ – корабля «Артишок». Но капитаном был на корабле – Гульбаев, сидящий с пультом управления «Градиентом – 4».
Прибор пристроен в развилке яблони метрах в двух над головой и кабель от него двумя хищными клычками уже впаялся в розетку. Нажатие на кнопку пульта и ПСИ– генератор неотвратимо и размеренно завертит рылом фазированной решетки вокруг своей оси, хлеща психотропной плетью окружающие мозги в километровом радиусе.
Последствия в живом организме – паралич сознания и воли, остервенело рвущая вибрация в груди и животе, начнет сворачиваться кровь при дозах облучения, переваливших за двадцатиминутный рубеж. Поэтому все – в защитных шлемах.
Гульбаев прикинул еще раз: через забор, через ворота студенту скрытно не пробраться. По территориям соседей – шансов еще меньше. По воздуху он не летает…