И Кадя слушала Петра, раскрыв широкоИспуганные светлые глаза.«Такой ты добрый, Петр, а сердце так жестоко!Как будто вечно в нем насуплена гроза…Со мной ты рад веснe, цветам и счастью,И счастью знать, что мы кого-то ждем;Но кроется во всем какое-то бесстрастье,Какая-то мечта, Бог ведает, о чем…И часто для тебя я становлюсь чужою,И часто кажется, что ты идешь межою,И если бы на ней случайно встала я,Рассеянно бы ты прошел через меня.»
XXXI.
«Ты не живой тогда, ты только обещаньеТакого же, как ты, которого я жду.Когда ты далеко, так тихо ожиданье,Тогда ты весь живой — хожу, ищу в садуТвоих следов, иду по ним, скучаюИ слушаю твои далекие шаги…Ты — мой, ты — мой совсем, когда тебя встречаю,Но — ты пришел, и мы уже далеки.И только наклонясь к твоим рукам, не знаяЛица и глаз, могу еще, мечтая,Поверить, что ты здесь, что рядом это — ты…И рук твоих я так люблю черты!»
XXXII.
«Я верю: вот придет, кого мы ждем, вот — будетНас больше, и тогда, и, может быть, тогдаМой Петр полюбит нас совсем и не забудет,Нет, не забудет больше никогда!И так мне радостно, когда он там пихаетГоловкой кругленькой… Опять вчера во снеЯ видела его: ножонками сбиваетПеленку и рассказывает мнеО чем-то ручками. Петр, правда? Он со мною?Он весь, как ты? Не сказка, нет? Я стою,И мне позволит Бог, суровый, страшный Бог,Чтоб мальчик у меня родиться мог?
XXXIII.
„Нет — ты не слушаешь! Ты стал опять далеким,Ты стал опять чужим!“ И — замолчала. ПетрВздохнул… Слов не было, и знал, что был жестокимБез слов… Перед правленьем делал смотрДосужий надзиратель подчиненным -Пихал в живот их шашкой, разносил.На них глядели с любопытством соннымПрислуга с ведрами, официант КириллС манишкой грязной. Набралось мальчишек,Стащили у Кирилла из-под мышекСалфетку и давай бежать, но — в тот же мигКакой-то парень ражий их настиг.
XXXIV.
Входили через низкую калиткуВо двор, заросший темною травой,Потом к себе… И с белых стен открыткиГлядели серенькой приветливой толпой.И, дверь прикрыв, тихонько обнимались,Потом садились рядом на постель,И у Петра глаза смущенно улыбались…Неслышно мальчик им играл на флейте трель —Он был на тюлевой прозрачной занавеске,Стоял на розах, был одет по-чешскиИ воздух воли колыхал его,И солнце на стену откинуло всего.