— Да нет же, она на это не способна, она воображает, будто любит его, точно так же, как воображает, что процитировала Виктора Гюго, а на самом деле это стих из Мюссе. Помилуйте, — меланхолично продолжала герцогиня, — меня как никого трогает истинное чувство. Но приведу вам пример. Вчера она закатила Базену ужасную сцену. Ваше высочество, наверно, предполагает, будто это потому, что он ее разлюбил, что любит другую, но ничего подобного: просто он не желает рекомендовать ее сыновей в Жокей-клуб! Как вам кажется, мадам, это похоже на поведение влюбленной? Нет! Я вам больше скажу, — убежденно добавила герцогиня Германтская, — это на редкость бесчувственная особа.
Между тем во взгляде герцога Германтского, пока он слушал, как его жена с ходу рассуждает о Викторе Гюго и цитирует из него, вспыхнуло удовольствие. Даром что герцогиня часто его раздражала, в такие минуты он ею гордился. «Ориана воистину исключительная женщина. Она обо всем может поговорить, все читала. Она же не могла предугадать, что разговор зайдет о Викторе Гюго. Какой предмет ни возьми, она обо всем готова высказать мнение, она в состоянии поддержать разговор с самыми учеными собеседниками. Этот молодой человек явно покорен».
— Но оставим эту тему, — добавила герцогиня Германтская, — очень уж она каверзная. Я вам кажусь, наверно, совсем старомодной, — продолжала она, обращаясь ко мне, — знаю, сегодня любить мысли в поэзии и поэзию, в которой есть мысль, считается признаком слабости.
— Это старомодно? — переспросила принцесса, слегка содрогнувшись от непонятной новости, которой она никак не ожидала, хоть и знала, что разговор с герцогиней Германтской всегда приносит ей одно за другим эти восхитительные потрясения, этот ужас, от которого перехватывает дыхание, это неопасное изнеможение, после которых инстинктивно чувствуешь потребность принять ножную ванну в кабинке и пройтись быстрым шагом, чтобы «встряхнуться».
— Нет, что до меня, Ориана, — сказала г-жа де Бриссак, — я сержусь на Виктора Гюго не за то, что у него есть идеи, вовсе нет, а за то, что он черпает эти идеи в безобразном. В сущности, именно он приучил нас к уродству в литературе. И без того в жизни хватает уродства. Почему бы не забывать о нем хотя бы пока читаешь? Тягостные картины, от которых мы отворачиваемся в жизни, — вот что привлекает Виктора Гюго.
— Но все-таки Виктор Гюго не так реалистичен, как Золя? — спросила принцесса Пармская. При имени Золя на лице г-на де Ботрельи не шевельнулся ни один мускул. Генерал был слишком убежденным противником Дрейфуса, чтобы высказывать это при каждом удобном случае. И его благожелательное молчание всякий раз, когда речь заходила на эту тему, трогало непосвященных: так трогает деликатность священника, избегающего напоминать вам о вашем религиозном долге, или финансиста, воздерживающегося от того, чтобы рекомендовать вам то предприятие, которое он возглавляет, или силача, который ведет себя смирно и не пускает в ход кулаки.